Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Эта дура, продка

Эта дура

В общем, это фанфик про Джимми-Джимми (ача-ача), Антею, и всяких ШХ-персонажей, типа ШХ - Шерлок Холмс, но тут есть и еще один, другой ШХ. Авторские тараканы присутствуют, плюс ваще непонятно, кто все эти люди. АУ после 1го сезона. Вроде обо всем предупредила. Ах да, еще - никуда это не носить, пожалуйста. Продолжение пишу.

Начало здесь

- Нет, слишком много, их слишком много, а у нас мало времени, - сообщил Шерлок, не переставая вертеть головой.

Из начищенных до блеска стеклянных дверей то и дело выходили одинаковые женщины – в дорогих плащах и с уложенными волосок к волоску прическами, с лицами, как будто закрытыми на пароль, с такими игроки в покер выигрывают на турнирах миллионы. Рабочий день заканчивался, госслужащие спешили по домам, а Джон дергал плечом, видимо, от предвкушения встречи со службой охраны. Оставалось всего несколько минут, по расчетам Шерлока, прежде чем те заметят подозрительных субъектов, ошивающихся перед входом в здание, и решат провести небольшое интервью. Шерлок не хотел терять на это время, а еще больше не хотел пропустить ту, кого они ищут.

Возможную жертву.

Поэтому он не спеша двинулся вниз по улице, высматривая кафе или что-то подобное, откуда можно будет следить за пешеходами. В витринах дорогих магазинов их с Джоном фигуры казались странно искаженными, разница в росте становилась еще более нелепой, карикатурной. Шерлок поднял воротник пальто и расправил плечи, затекшие мышцы отозвались болью, а Джон сузил глаза, будто поймал его за неприличным занятием.

- Прекрати это делать.

- Что?

- Этот воротник и так выглядит достаточно таинственным.

В другое время Шерлок поспорил бы, но сейчас были дела поважнее, к тому же начинало сказываться отсутствие полноценного сна. Шерлок щурился от дневного света, как моряки-подводники после многомесячной экспедиции, и с досадой предполагал, что спать ему придется лечь прямо посреди второй части Большой игры.

Кстати, о сне.

- Джон, - позвал осторожно. Людям не нравятся плохие новости, а у Джона к тому же последние дни выдались не из легких. – Джон, м-м-м, боюсь, тебе придется поспать пару дней на диване, у нас будет гостья.

Которая из них? Вон та, с беспокойством застывшая на перекрестке, оглядываясь по сторонам, будто проверяя, не несется ли на нее набирающая скорость машина? Или вон та, сжимающая в руке телефон так, будто от этого зависит ее жизнь? На этот раз условия игры напоминали больше «разгадай то, не знаю что», и ответить на вопросы Джона было нечего – только интуиция, только смутные предположения, ничего конкретного. Нужно было найти женщину, которой угрожала опасность, ту, которой подошли бы туфли, которые Шерлок имел удовольствие рассматривать все утро. Вполне вероятно, после возвращения на Бейкер-стрит посылок окажется больше – одежда и зубная щетка, к примеру, в общем, те вещи, которыми Золушка из МИ-6 будет пользоваться, спасаясь в их квартире от неведомой опасности.

Конечно, всегда был другой вариант – возможно, от недосыпа ему везде мерещились планы Мориарти, и весь этот вечерний променад станет в итоге поводом для шуток или медицинской проверки на вменяемость, а может быть, и иска в суд. Эти женщины в накрахмаленных до хруста рубашках наверняка прекрасно смотрятся в суде, давая показания против пары незнакомцев, пристающих к ним на улице. Майкрофт был бы вне себя. Шерлок улыбнулся при одной мысли об этом, и сразу стало легче.

- Гостья? – все-таки решился спросить Джон. Они наконец зашли в кофейню, и в полумраке он показался Шерлоку моложе и энергичнее, может, дело было в предчувствии опасности, всегда так бодрившей Джона, открывавшей все лучшее в нем. Вот он сделал знак официанту, а вот обеспечил себя порцией кофеина. В темном зале глаза наконец перестали слезиться, и Шерлок, не отводя взгляда от широких окон, поведал Джону о своей теории.

- Значит, по-твоему мы должны кого-то спасти, кто после будет прятаться в нашей квартире, но ты боишься, что ошибся? – подвел итог Джон.

- Не ошибся, а сделал неправильные выводы на основании скудных фактов, которыми располагаю.

Мгновение Джон смотрел на него, будто боролся с желанием вступить в спор о том, что все могут ошибаться, даже гении-детективы, которые никогда не ошибаются или, по крайней мере, своих ошибок не признают, но потом что-то в нем перевесило, и он спросил серьезно:

- Как ты планируешь узнать, кого именно мы ищем?

В этом был весь Джон – ему не требовалось похлопывать Шерлока по плечу и твердить «я в тебя верю, дружище. Он вспомнил, как в школе обещал маме «завести друзей», он не пытался, кажется, с тех самых пор, но, возможно, в этом и был смысл – нужные люди находятся сами, доверяют твоим суждениям и готовы не только спать на диване, но и отправиться спасать того, не знаю кого.

Лейстрейд был первым – он не спрашивал, не Шерлок ли нападал на девушек в Блетчли-парке и откуда он знает, что убийца вернется туда в первое воскресенье месяца, что жертвой станет очередная скрипачка, со спины выглядящая лет на пятнадцать. Лейстрейд не спрашивал, действительно ли дело срочное, когда Шерлок залетал к нему в кабинет и кружился по комнате в нетерпении. Инспектор отдавал приказы, звонил по телефону и накидывал плащ, чтобы через минуту броситься вслед за Шерлоком под проливной дождь, в студеную лондонскую осень. Лестрейд был первым из всех, кто поверил ему, Джон же был первым из всех, кто поверил ему, не руководствуясь приказами Майкрофта.

- Ты знаешь мои методы, Джон, – сухо отрезал он. Ход его мыслей становился слишком сентиментальным, слишком отвлекающим, не хватало еще сказать что-то подобное вслух.

Кроме пешеходов были машины. Лоснящиеся, способные пережить ядерную зиму или взрывчатку на худой конец, они выезжали из подземных гаражей, скрывая от любопытных взглядов своих пассажиров и, возможно, увозя Золушку с собой.

- Слишком много, их слишком много, - повторил Шерлок, в бессилии откидываясь на спинку стула. Невозможно. – Нам нужен новый план.

Запах вернулся в квартиру. Терпкий, резкий запах лекарств чувствовался острее, чем прошлой ночью, словно смертельно больной человек провел в кресле их гостиной не меньше чем несколько часов. Шерлок принюхался, взлетел вверх по лестнице, распахнул двери в обе спальни, но комнаты были пусты.

- Ты же доктор, - полувопросительно повернулся он к Джону. – Занялся частной практикой? Знаешь, может, нам стоило заключить соседское соглашение. Вереница страждущих не входит в мои понятия о комфорте.

- Как человеческие головы не входят в мои, - устало огрызнулся Джон. Иногда ему казалось, что Шерлок подпускает его на шаг ближе, но чаще всего, вот как в такие моменты, разумнее было предположить, что Шерлок чаще удивлен, что в его квартире вообще вдруг оказался посторонний человек, какая уж тут дружба. – Возможно, у миссис Хадсон новая мазь для ее бедра.

Вот, Шерлок снова выглядит удивленным. Возможно, простые варианты и правда редко приходят ему в голову. Теории заговора никого до добра не доводили, ведь так люди и сходят с ума, правда? Зацикливаются на какой-то одной идее. В Афганистане Джон знал одного солдата, которому везде мерещились предатели – скользящие в ночи призраки с удавкой в руках, он был так одержим, что совсем перестал спать, а в одну из ночей и вовсе напал на какого-то новобранца, решившего ночью сходить по нужде. У Шерлока, конечно, все было по-другому, у него были реальные враги, а не писающий двадцатилетний парень из Уэльса. Было больше оснований осматривать замок на предмет взлома каждый раз, когда он приходил домой, быть настороже, когда в квартире ощущался посторонний запах, но чем для него кончится такая жизнь – жизнь на грани, на износ, Джон не представлял или, лучше сказать, боялся представить.

- Шерлок. – Он старался не показывать раздражения и говорить как можно мягче. Расследование зашло в тупик, и в такие моменты даже безобидное проявление заботы может быть воспринято как жалость и повод стрелять в стены. – Тебе нужно поспать.

Он не собирался больше ничего говорить – в конце концов, он не нанимался нянчиться с соседом по квартире, сколько бы раз Майкрофт ему ни предлагал. Разумнее было удалиться в свою комнату и попытаться выспаться, но интерес к делу заставил проверить, не пришли ли новые посылки.

И они были здесь, как и предсказывал Шерлок. Пакеты с лейблами дорогих магазинов, качественная неброская офисная одежда, помада, парфюм. И в довершение ко всему металлический тюбик, упакованный в полиэтиленовый аптечный пакет. «Мазь от следов от ожогов, шрамов и рубцов».

- Возможно, с ней уже что-то случилось? – предположил Джон, когда они оба плечом к плечу стояли рядом с грудой посылок, разглядывали содержимое пакетов. – Если у нее остались шрамы, которые потребуется изводить?

- Возможно.

Шерлок казался растерянным. Вещи были новыми и не говорили ему абсолютно ничего о той, кому были предназначены. Она могла быть жертвой автокатастрофы или уличных грабителей, могла просто порезать руку о стекло или перенести операцию по удалению аппендицита, роды, в конце концов. Число причин, по котором ей могла быть нужна эта мазь, стремилось к бесконечности. Как искать эту Золушку, с чего начать и вообще для чего все это было затеяно, узнать пока не представлялось возможным.

Джон почти чувствовал беспомощность Шерлока, и, как всегда, сделал лучшее и единственное, что мог – предложил помощь. Пока они вместе сидели над газетами и листали страницы в интернете, ища сообщения о необычных происшествиях за сегодняшний день, Джон думал, что странным образом вдруг начал жить жизнью Шерлока. Расследования, версии, мотивы занимали его мысли даже тогда, когда он принимал пациентов в клинике, когда чистил зубы утром и пытался читать на ночь. Заботы Шерлока стали его собственными так быстро, будто другой жизни никогда и не было.

Шерлок становился одержим и действительно начинал вызывать жалость. Днями напролет он портил и без того не самую изящную обстановку в квартире – раскачивался на стуле, как гиперактивный первоклассник, подвешивал к потолку очередного Сэма, и, конечно, не уставая от химических опытов, коптил потолок в гостиной газовой горелкой.

Джон наблюдал за ним. Вот хлопнула дверца машины на улице, и Шерлок вскинул голову, весь превращаясь в слух, как вспугнутый в чаще олень. Тело напряжено, забытая мензурка шипит, перегреваясь, а Шерлок слушает, о чем разговаривают люди на улице, прислонившись к блестящему боку машины.

- Возможно, в этом и состоит тайный план Мориарти, - невесело пошутил Джон, - свести тебя с ума ожиданием.

Шерлок только зыркнул на него из-под пластиковых очков и вернулся к опытам. Прошла неделя с момента доставки посылок, и ничего не происходило. Они в эти дни почти не разговаривали, будто снова вернулись в самое начало Большой игры – вот-вот позвонит заложник, и надо будет нестись со всех ног, расследовать, доказывать, спасать. В тот раз были условия, сроки, все переменные в уравнении. В этот раз оставалось только ждать, и ожидание изводило их обоих.

- Я не схожу с ума, Джон.

Ну, слава Богу, способность разговаривать Шерлок не утратил.

- В новостях ничего?

Ответом ему стал тяжелый вздох. Из открытого окна в комнату карабкались запахи булочной и весны, кусок синего неба выглядывал меж аккуратно выстроенных в линию домов. За углом бурлила многолюдная Мэрилебон-роуд, туристы охотно платили за фотосессию с восковыми фигурами мадам Тюссо. Жизнь кипела, встречались влюбленные за столиками уличных кафе, город, словно прищурившая глаза кошка, подставлял спину апрельскому солнцу, и только здесь, в их квартире на Бейкер-стрит, не чувствовалось всеобщего оживления. Джон вяло подумал, что стоило бы вытереть пыль и, может быть, выйти прогуляться, но минуты проходили за минутами, а он все также пялился на спину Шерлока из-под раскрытой на коленях газеты, а сам Шерлок напоминал одну из восковых фигур – забросив опыты, застыл у подоконника, телефон в руке, тени от ресниц на щеках.

Щемящее предчувствие перемен.

Момент растянулся на целую жизнь. Джону вспомнились долгие вечера у бабушки Сары – бормотание телевизора, мелькающие в танце вязальные спицы, миндальное печенье и выцветшие фотографии в рамках. Он пережидал положенное время – один час, другой, и с облегчением поднимался из кресла, бормоча за себя и за Гарри пожелания о хорошем самочувствии и обещания о скорой встрече. Гарри никогда не появлялась, и Джон иногда думал, что это было к лучшему, возможно, бабушка Сара расстроилась бы больше от ее присутствия, нежели от ее пустых обещаний.

- В тот день, когда они погибли, твои родители, - сказала она как-то, и вязальные спицы в ее руках дрогнули, - в тот день был ужасный снегопад. Я говорила им не ехать, но твой отец всегда был настырным, держал обещания.

Они ехали встречать каких-то друзей в аэропорт и застряли в ужасной пробке, знаешь, милый, как бывает в снегопад? Город парализует, и все. И будь ты хоть семи пядей во лбу, будь ты хоть премьер-министр, никогда не доберешься вовремя, как бы ни старался. Они позвонили мне из автомата, знали, что я волновалась. Помню, твой отец сопел в трубку, как обиженный ребенок. Терпеть не мог не сдерживать обещания, честный, одним словом, такой же, как ты, милый. А твоя мать… Ребекка отчитала его, я слышала, они вдвоем теснились в телефонной будке. Сказала, что если в одном не повезло, то обязательно повезет в другом.

Сегодня счастливый день, Роуэн, сказала она. Хватит дуться.

- Потом долгими ночами я вспоминала ее слова, - шептала бабушка Сара, а Джон сидел в кресле, словно придавленный весом целого мира, и в первый раз наедине с ней тайком не смотрел на часы. – Особенно в снегопад, зимой, долгими ночами вспоминала. Сегодня счастливый день, Роуэн, сказала она.

В этот счастливый день их машину занесло и выкинуло на встречную, Джон знал конец истории и не хотел слышать ее снова. В кармане у него лежали документы о переводе в Афганистан, он и пришел за этим – сказать бабушке Саре, что его какое-то время не будет в городе. А она рассказывала, словно чувствовала, что должна, словно что-то ее толкало.

Она могла поведать ему столько историй – про подземные убежища и мины второй мировой, про рев самолетов, про солнечный свет сквозь стекла церковных витражей, свадьбы и похороны, рождение новой жизни – все то, что составляло прошлое его, Джона Ватсона, семьи. Теперь он никогда не узнает, потому что в жизни «до» был идиотом и не спрашивал, а в жизни «после» вдруг стало слишком поздно.

Джон не заметил, как за окном стало темнеть. Шерлок стоял у окна все в той же позе. Неважно, что он говорил и чем занимался в жизни; он мог бы быть увлеченным ученым, писателем, работающим над романом всей жизни – кем угодно, и Джон все равно постепенно увлекся бы тем же делом, ища, может быть, не способ снова оказаться на поле боя, а всего лишь лекарство от одиночества.

- Может быть, снова на Воксхолл? – предложил он, не в силах больше терпеть тишину. – Вдруг повезет на этот раз?

В это время года Майкрофт мироточил - Антея не находила других слов, чтобы описать это его состояние. Зонт казался нелепым дополнением к их прогулке, почти одушевленным предметом, в эти белые весенние сумерки они втроем вышли из машины – она, Майкрофт и зонт, и уворачивались от несущихся навстречу велосипедистов. В парке было как никогда оживленно, шумно, словно сама жизнь вышла из дома, чтобы перекинуться новостями с вдохновением и апрелем. И Майкрофт мироточил, да, сквозь поры лица на свет божий проникало что-то такое, чему Антея затруднялась подобрать название.

Хорошее настроение? Обновление? Жажда жить?

Сегодня она была беззащитной и испуганной. Семенила за Майкрофтом, опустив глаза, неловко присела на скамейку рядом с ним, не боясь запачкать светлый плащ, словно совсем о нем и не думая.

- Он меня убьет, - прошептала она, словно все последние дни только об этом и думала и не могла больше молчать. – Я… мне страшно. Сэр.

Они никогда не разговаривали о прошлом. Шеррена будто бы и не существовало, намеки Майкрофта о ее «интересных знакомствах» в прошлом касались только Джима. Антея любила представлять, что где-то в другой жизни все могло бы быть по-другому: белые цветы у нее в руках, шелест длинного шлейфа за спиной, сотни обращенных на нее глаз. Майкрофт стал бы ей родственником, и Шерлок – тоже, вместе с Джимом они стояли бы рядом в одинаковых элегантных смокингах, а рядом с наряженным в парадную сутану священником ее бы ждал Шеррен.

«С какого хера, - сказал бы его взгляд, - я должен называть его святым отцом?».

- До тех пор, пока вы на нашей стороне, вам ничего не грозит. – Майкрофт прикрыл глаза и словно перестал мироточить – мысленно погрузился в планы операций, расчеты, возможные недостатки в плане, и стало совсем не до весны и дурацкого парка. – Какой у него план?

- Он помешан на Шерлоке, он не остановится. Он хочет мести, - горло царапнула застарелая боль, но Антея продолжила: - Мести за вашего другого брата.

Майкрофт смотрел на нее какое-то мгновение, будто решая, стоит ли обсуждать с ней настолько личное, глаза колючие, рот стянут в тонкую стальную нить.

- Шерлок ничего не знал, - наконец медленно сказал он. – В то время его вообще мало что волновало, кроме определенных… губительных наклонностей. Это был не лучший период в его жизни. Как и в моей.

Антея затаила дыхание. Даже в самых смелых мечтах она не могла представить, что Майкрофт расскажет ей что-то подобное. Он ледяной, любил говорить Джим, ледяная скульптура без сердца, от него можно откалывать кусочки и класть в бренди. Только целясь из снайперской винтовки в окна 221б по Бейкер-стрит, можно держать его в узде. Джим не боялся, у него сколько угодно козырей в рукаве, Майкрофт не посмеет что-либо предпринять, пока не сосчитает все вышедшие из игры карты.

- Шерлоку не за что мстить, - продолжил Майкрофт сухо, - я думал, вы знаете.

Она кивнула. И она, и зонт, и сам Майкрофт прекрасно знали, что мстить Джим собирался совсем не Шерлоку.

- Это глупо, - заключил Майкрофт. – Эта _игра_ только доказывает, что он сумасшедший.

У Шеррена был рак, ровным голосом сообщил Майкрофт, наблюдая за ее реакцией. Лейкемия. Все начинается очень невинно, видишь ли – синяки не проходят месяцами, появляются в странных местах – вдоль позвоночника, например, кровь подолгу не останавливается, течет из носа от физических нагрузок и переутомления. Врачи поначалу говорят, что все будет хорошо, на этой стадии болезнь обнаружить трудно, и между первым визитом к врачу до порога онкологического отделения может пройти не один год, но время идет, и все становится хуже – клетки крови атакуют сами себя, иммунитет, задрав юбки, бежит с корабля. Любая пустячная простуда на этом этапе может стать фатальной, у организма просто нет сил бороться.

На этом заканчивается обычная жизнь, сказал Майкрофт, а Антея падала в глубокую гиблую нору, падала, падала, зная, что никогда не сможет подняться. Школа, работа или семья становятся второстепенными, неважными, звучал голос Майкрофта у нее в голове, на этом этапе отсчет идет на месяцы.

- У него были лучшие врачи, но он предпочел сдаться.

В парке темнело. Голуби сновали у их скамейки, воркуя что-то о весне и хлебных крошках, в полумраке видно было, как блестят начищенные ботинки Майкрофта, носки подобраны по цветовой гамме к костюму. Антея не могла поверить, что думает об этом в такой момент – все эти годы, все годы она ждала и боялась услышать правду о Шеррене, представляла его героем, хранящим тайны мироздания, что-то, чего она, глупая, никогда не смогла бы постичь. Она верила глупым строчкам из песен, твердившим, что лучшие уходят молодыми, и иногда даже воображала себя искателем истины – столько усилий, чтобы подобраться к Майкрофту, и что в итоге? Узнать… это?

- Нет, - прошептала она, качая головой. И еще раз: - Нет. Я вам не верю.

Она знала его тело, как свое собственное. Идеальное, совершенное тело, тяжесть которого было так приятно чувствовать на себе. Шеррен засыпал, а Антея любовалась им в лунном свете, темные кудри, тени от ресниц, грудь плавно поднимается и упускается в такт дыханию.

- У него не было никаких синяков, я бы заметила, - зло бросила Антея и только тогда заметила, что скамейка пуста, а Майкрофт с зонтом решили продолжить прогулку без нее.

Когда она впервые встретила Шерлока, Антея словно споткнулась о свое собственное сердце. Не заметила, как оно вдруг выпало из груди и осталось лежать на асфальте, невидимое для всех остальных. Машины и мопеды проезжали по нему, причиняя боль, чемоданы туристов подскакивали, спотыкаясь, как на неровной дороге, а Шерлок просто его перешагнул, не обратив внимания.

Она привезла Джона в заброшенное здание и распорядилась принести ему стул – в конце концов, сказал Майкрофт, мы не хотим доставлять ему неудобств, только познакомиться – а после, отбиваясь от его неловких попыток завязать разговор, она долго гадала, почему ее никогда не тянуло к таким, как Джон.

Он мог бы любить ее до конца жизни, заботиться и поглаживать по животу, не скрывая гордости по поводу будущего отцовства, в маленьком уютном коттедже она бы выращивала розы и готовила семейные обеды. Он мог бы любить ее так, как никогда не любил Шеррен, он, Джон, или любой другой мужчина с простыми и честными намерениями.

С которым ей так быстро стало бы скучно.

Майкрофт в тот вечер был страшно раздражен. Всю дорогу напоминал ей, что она должна была следить. Доложить-предотвратить-спасти.

Его.

Улицу освещали полицейские мигалки, люди в белых защитных костюмах то и дело проходили в оцепленное здание, обремененные чемоданами и спецтехникой. Накрытое простыней тело притягивало взгляд – вот что случается, когда ты слишком увлекаешься игрой в Бога. Второй раз за день Антея увидела Джона – тот глядел на Майкрофта с опаской, словно на негерметичную банку со штаммом сибирской язвы. Антея смутно запомнила, о чем они все говорили, потому что именно тогда. В следующий момент. Ее сердце и упало.

Те же глаза, кудри, темное пальто. Словно кто-то нарисовал Шеррена через десять лет и вдохнул в него жизнь. Нервные руки, внимательный взгляд, белая, не знавшая загара кожа.

Спустя десять лет. Шеррен смотрел на нее.

Не узнавая.

Ничего страшного, подумала она тогда, Шеррен тоже ее сначала на знал.

Похоже, агенты разведки в этой стране падали на рельсы регулярно. Сначала Эндрю Вест, теперь это. Некстати вспомнились перезревшие сливы, истекающие соком в саду, они тоже падали с завидным постоянством, а еще - послеобеденный зной и потная ладошка, теплая, липкая от подтаявших конфет – чья это была рука? – воспоминания родом откуда-то из детства, из пыльных семейных альбомов.
Шерлок отправил мысль в мусорное ведро.
- Возможно, им нужно больше отдыхать и посещать психотерапевта.
- Им?
Края папки растрепаны, бумаги просмотрены десятки раз, рассортированы в порядке важности. Агент приостановил движение поездов на Джубили-лайн своим падением только вчера, а значит, эта куколка Аглая наверняка посвятила сбору информации остаток ночи и с тех пор не выпускала папку из рук. Это было важно для нее, так важно, что она взяла ее с собой и на ланч, и в душ, Шерлок видел это по характерным следам лака для волос и еле слышному запаху специй.
- Вашим коллегам, - великодушно разъяснил он, завязывая шарф, - стоит посещать корпоративного психотерапевта, это обойдется дешевле, чем каждый раз обращаться к частному детективу по поводу таинственных смертей и пропавших секретных флешек. Передайте это дорогому брату, а сейчас, простите, нам с Джоном нужно бежать.
- Вообще-то мы… - вступил Джон. – У нас ведь нет дела, так?
О, это выражение на его лице. Рядом привлекательная, готовая к деторождению особь противоположного пола, написано там большими буквами. Мозг словно в наркотическом дурмане. Руки живут отдельной жизнью – незаметно поправляют складки на одежде и безуспешно пытаются устранить беспорядок на столе.
Что-то рыцарское? Помочь красивой женщине в беде и получить ее ленту в качестве знака расположения?
Красивой?
Эта мысль тоже отправилась в ведро.
- Мы ходим туда каждый день, Шерлок, - не унимался одурманенный и вконец поглупевший Джон. – И, как и в первый раз, никакой Золушки из МИ-6 до сих пор не встретили. Это просто чья-то шутка, пора уже это признать.
Куколка Агата, кажется, заинтересовалась - выучка Майкрофта дает о себе знать. Перестала протягивать ему свою драгоценную папку и уставилась на Джона, почти не мигая.
- Золушка из МИ-6? Это что, код какой-то?
Не хватало еще оповещать подчиненных Майкрофта, чем они заняты. Джон уже открыл было рот, но Шерлок его опередил и выхватил у Анетты бумаги.
- Ваш брат не в курсе, что я здесь, - обрадовалась та и, как и ожидалось, перестала задавать вопросы. – Это моя инициатива, можно сказать. Я… наверно, с этого и стоило начинать, правда? Тогда бы мы избежали всех этих препирательств.
Дело классифицировано как самоубийство, сообщила она, и вскрытие не показало ничего этому противоречащего. Но, как выяснилось, за несколько часов до происшествия агент по имени Генри Силверсливз совершил несколько странных поступков, ему несвойственных.
- Я знала его, - после паузы продолжила Агнесса, теребя рукава блузки. - Шапочное знакомство, мы иногда сталкивались по работе, ничего больше. Он производил впечатление спокойного, рассудительного сотрудника, ничем не выделялся. Никаких связей с преступным миром или террористами, ни одной драки в баре, выговора на работе или штрафа за парковку. Он скорее походил на педиатра, нежели на человека, чья работа была связана с риском для жизни.
Вот, сейчас Джон начнет сочувствующе хлопать ее по плечу. Или это мужчин хлопают по плечу, желая утешить, а женщин? О, женщинам дают носовой платок, понял Шерлок.
- Что он сделал перед смертью? – поторопил он, приятно удивленный тем, что плакать куколка и не думала.
Она наконец оставила в покое блузку и взглянула ему в глаза.
- Все, что было ему несвойственно, Шер… мистер Холмс. Он подрался в номере отеля с кем-то, кто пока остается неизвестным, довел горничную до эпилептического припадка, а потом поджег свой дом. Словно кто-то или что-то свело его с ума, и от человека, которого мы знали, ничего не осталось.
Вряд ли изменение личности и самоубийство, за этим последующее, могло заинтересовать Шерлока. Джон видел такое много раз. «Скука. Скука. Скука. Скука смертная», - вот что отвечал его сосед по квартире веренице страждущих, тянувшимся к нему за помощью в личных делах, держащих в руках вазу с пеплом тетушки или любовные письма. Вот и сейчас, стоило Антее сказать, что «что-то свело его с ума», Шерлок расслабился в кресле, словно потерявшая след ищейка.
- И это все? Свело с ума, подумать только. Если бы мы хотели таинственных историй, то спросили бы у миссис Хадсон, куда время от времени исчезают из холодильника наручники.
«Спасибо, что заглянули и отняли у нас время, дверь в том направлении».
- Люди, склонные к суицидальному поведению, часто начинают вести себя нетипично, - Джон постарался сгладить ситуацию, - перед тем, как решиться… вы понимаете.
- Это не все, - отмахнулась Антея. Она смотрела только на Шерлока, словно знала, чье мнение здесь играет роль. Хотя, конечно, она знала, никаких «словно». – Он поджег свой дом, мистер Холмс, и на его пепелище… я видела фотографии. Я… видела такое раньше. Давно, в колледже, и я… Посмотрите сами.
И Шерлок смотрел. Долго, долго смотрел на ее туфли, а потом просто набрал номер телефона, который выучил наизусть за эти несколько недель ожидания.

Джон не сразу уловил перемену настроения. В комнате дребезжал телефон, никто не двигался с места, словно кто-то нажал на стоп-кадр, и актеры застыли на самой середине сцены в нелепой позе.
- Закрой гребаный рот! – донеслось с улицы.
- А не то что?
- Не то я тебя поцелую.
В комнате, где Шерлок внезапно хищно уставился на помощницу Майкрофта, своего «кровного врага» («Господи, слышали бы эти Холмсы себя»), в квартире, которую взламывали, поджигали и атаковали наемные убийцы, Джон как никогда остро почувствовал себя чужим. Даже эта Антея, как бы там ее ни звали на самом деле, эта Антея выглядела, как девушка Бонда, и каждый день на работе пила кофе с супершпионами. Чья жизнь была реальнее? Всего пара фраз сквозь открытое окно, и Джон уже не был уверен, что это все – Холмсы, раскрытие дела, спасение мира, что это все лучше, чем иметь возможность заткнуть кому-то рот поцелуем.
Он вернулся из Афганистана совсем другим человеком. Сначала искал квартиру, потом работу, потом вместе с Шерлоком рыскал по подворотням в поисках международных преступников, хотя иногда ему едва хватало сил просто вставать с кровати по утрам. Вряд ли услуги психотерапевта стоили потраченного времени, жажду жить уж точно не вернули. Нет, его гнало вперед что-то другое, какое-то смутное подозрение, что лучшие годы остались позади, и стоит остановиться, стоит оглянуться назад, как последние надежды наверстать упущенное испарятся вместе с росой поутру.
Шерлок был в чем-то прав – эмоции делали его слабее. Сидя в этом самом кресле столько вечеров кряду, он мысленно копался в прошлом и вспоминал бабушку Сару, жалел, что Гарри сожгла за собой мосты, что ничего из этого уже не изменишь. Шерлок никогда бы такой ошибки не повторил.
Возможно, поэтому он видит дальше, больше, точнее. Знает, куда смотреть.
Воздух в комнате шел рябью, словно ветер запутался в высокой траве. Телефон все также звонил, не переставая, но Антея почему-то и не думала брать трубку.
- Покажи мне. – Шерлок в два шага оказался рядом с ней; не дожидаясь разрешения, взял ее руки в свои. Вот в чем была разница между ними, понял вдруг Джон. Девушка теребит рукава блузки, он видит, что ее рассказ и сам приход сюда, на Бейкер-стрит, втайне от Майкрофта, даются ей тяжело, Джон видит эмоции, а Шерлок - спрятанные под рукавами шрамы. И, конечно, его уже не остановить: – Сначала я подумал, что это отметины, оставшиеся после неудачной попытки самоубийства, на крайний случай – способ привлечения внимания, подростковые игры, но нет, здесь больше смысла, правда? Что-то, от чего ты хочешь избавиться. Воспоминания. Результат лазерной шлифовки, кожа более розовая на одной руке – следы заживления, на другой шрамы четче, за них еще не брались, ждут своей очереди. Низкий болевой порог, ожоги лазером заживают долго, поэтому ты решила попробовать другие, менее радикальные средства, например, вот эту мазь. Странно, обычно люди поступают наоборот, правда, Джон?
- Я… что?
- Обычно люди пробуют все безопасные безболезненные методы лечения, и только потом решаются на операцию или вообще поход к врачу. Здесь же наоборот, ты сразу выбрала кардинальный метод, значит, это был порыв, острое желание от этого избавиться, немедленно, сейчас же. Что-то, о чем тебе неприятно вспоминать, на что ты даже смотреть не можешь без того, чтоб не натянуть рукава пониже. Потом – туфли. Тот же размер, фасон, специальные накладки. Майкрофт терпеть не может каблуки с тех пор, как играл леди Бронбридж в школьном театре (кто-то, очевидно, очень громко цокал шпильками, когда уходил из зала еще до антракта), потом – одежда, размер в размер, здесь я засомневался, десятый носит половина женщин-госслужащих, очевидно, там такая скука, что даже кусок в горло не лезет, Майкрофт, опять же, только оказавшись в правительстве, сумел наконец сбросить вес.
- Шерлок.
- Одну минуту, Джон. Так вот, размер одежды может быть совпадением, но телефон, номер телефона, который связывает тебя с Мориарти - или его связывает с тобой - делает возможным только один вариант.
- Шерлок.
- Он хотел, чтобы ты оказалась здесь, в этом самом месте, с этой самой папкой в руках.
- Шерлок, она без сознания.

- Неужели они и правда так делают?
- Ты на нее набросился. Что… что, Бога ради, ты делаешь?
- Нужно посмотреть. Мы должны, Джон. – Пауза. – Наверное, стоит заверить тебя, что я не собираюсь посягать на ее честь.
«Пульс» на том месте, где под кожей на запястье вьются вены. «Летать» там, где Шеррен чертил языком схему аэропорта Гатвик. Старушка в розовом кардигане так неодобрительно на них пялилась в зале ожидания, а он выводил на сгибе ее локтя гейты терминала Д. Он помнил все карты наизусть, стоило хоть раз увидеть, столько же помнило и ее тело. Южный Кенсингтон был особенно приятным, на него ночи не хватило, на Британском музее Антея начинала просить пощады и в конце концов просто ее трахнуть.
«Уходит эпоха» - после первого года в колледже. «Трахаться». «Звездная ночь». «Елена». «Диана». «Бей или беги».
- Стой.
- Хотя бы руки, Джон, дай рассмотреть хотя бы руки. – Прикосновение пальцев чуть выше локтя, рукава закатаны почти по плечи.
- Ты думаешь, это у нее… везде так?
- Только там, где можно скрыть одеждой.
- И что это? Какой-то код? Послание? Шерлок?
- Она сама и есть послание.
Голос откуда-то из другой комнаты, а словно бы из прошлого. Словно Антея, с полотенцем на голове, снова глядит на себя в зеркало общей ванной в общежитии колледжа. Края у зеркала щербатые, в углу расцвел след от губной помады. Свет белый, какой-то больничный, как в фильме ужасов. Замок на двери щелкает и закрывается изнутри. Внутри нее тают ледяные иглы, когда Шеррен к ней прикасается, а лицо, напротив, пылает огнем.
- Я же говорил, что собираюсь использовать тебя, - шепчет он ей на ухо, губами касается ложбинки на шее. Она совсем не против, что полотенце оказывается на полу, что поцелуи их больше похожи на попытку проглотить друг друга, она развязная девчонка, которая давно этого хотела, правда?
Она не закрывает глаза и видит в зеркале только его черные кудри на ее груди, потом – только выцветшую плитку на полу, лак на ногтях. Такой странный педикюр, думает она, ногти синие, как у покойника. Как ей в голову пришло накрасить их так, наверно, пора завязывать с алкоголем на девичниках. Все время, пока они движутся вместе, пока она шепчет ему «давай, попользуйся мной еще немного, ублюдок», все время, пока он в ней, она думает, что обычно девушки выдерживают паузу хотя бы в три свидания. Миссионерская позиция, трясущиеся руки открывают упаковку презервативов, после немного неловко, потому что старые нормы общения уже никуда не годятся, а новых еще не выработалось, и вообще непонятно, будет ли продолжение или он обещает позвонить только ради приличия.
Кто-то дергает за ручку ванной, Шеррен зажимает ей рот, рывком поднимает на ноги, и теперь у нее нет времени думать о всяких глупостях. Разве что о матери, и очень, очень негромко.

Ее нашли в конце осени – ту девушку с красным шарфом. Антея ее почти не знала, так, видела мельком в библиотеке, а потом – на плакатах с кричащими надписями вроде «Помогите найти Сьюзан», «Пропал человек» и «Вознаграждение за любую информацию о ее местонахождении».
Город не помнил таких масштабных поисков со времен основания университета, когда жители деревни Оксфорд дружно искали пропавшую дочь старосты и обвинили в ее пропаже заполонивших город студентов. Взаимные пьяные упреки переросли в уличные драки, часть профессоров сбежала, не успев собрать пожитки. Осели они в месте, называемом Кембридж, и основали свой университет. С тех пор Англия не знала соперничества более ярого.
Эту сказку Джим рассказывал, с удовольствием протыкая сугробы лыжной палкой. Кружился, как дебютантка на балу, языком ловил падающие с неба снежинки, потом снова принимался за очередную историю. Тык-тык-тык, на остром конце лыжной палки – ничего, снова тык-тык-тык, они продвинулись еще на несколько шагов вперед. Даже если эта Сьюзен жива и лежит где-то в лесу под снегом, невесело подумала Антея, волонтеры, выстроившиеся в цепочку, ее проткнут насквозь или с энтузиазмом затопчут. Им и еще нескольким первокурсникам достался подлесок за крепостной стеной – хлипкие деревца, внизу в оврагах все еще видны прожилки жухлой травы.
Где-то вдалеке заходились лаем собаки.
- Что именно, вы говорите, мы здесь делаем?
- Выполняем общественный долг, дурочка. – Джим был в хорошем настроении. – Это так… патриотично.
В его устах и церковные псалмы звучали бы как пошлые частушки, что уж говорить о «патриотично».
- Говорят, даже Скотланд-Ярд прислал своих людей, - сообщил тощий парень, тащившийся слева от Антеи. – Как думаете, ее найдут?
- В любом случае, будут допрашивать всех, кто ее знал. – Еще один голос, незнакомый, с лондонским акцентом. – Заканчивайте здесь, ребята, продолжим завтра.
- Как скажете, инспектор, - сладко пропел Джим. Полицейский явно был одет не по погоде, лакированные ботинки увязали в снежно-грязной жиже. Возможно, к завтрашнему дню найдет себе что-то более подходящее для экспедиции, а пока, продуваемый ветром и провожаемый любопытными взглядами, он выглядел скорее несчастным.

@темы: фик тебе, би-би-си бы сказало бе-бе-бе

---

Сентиментально про ШЛ, поток сознания

У Высоцкого, вроде бы, была такая песня, что-то про "Гнаться за спинами китов". Съездили. Погонялись. Обсуждали вчера с моим товарищем британским по скайпу, что страшнее - плыть, зная, что где-то рядом с тобой голодная акула круги нарезает, или на суденышке сидеть таком хлипком, что спина кита кажется по сравнению с ним небоскребом. Киты каждые 10-20 минут всплывают на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. Наверное, утомительно им вот так всю жизнь - вверх-вниз, вверх-вниз. Мы решили, что лучше всего сидеть на берегу с коктейлем и наблюдать за серферами, кубики, бицепсы, кожа там бронзовая, все дела. Лучше-то лучше, но на китов все-таки посмотрели.
И еще слоны, и леопарды, и пеликаны в центре столицы, черепашки в озере города Канди. Вообще Шри-Ланка запомнилась тем, что люди угощают всякой всячиной, фруктами, местными десертами и шоколадом с орехами, а наглые животные потом это все у тебя выпрашивают или просто тыбзят. В полуденном зное прятаться в прохладе кондиционированного воздуха в салоне машины, а вечером - новое место, новый город, горы, озера, национальные парки, продавцы кокосов машут с обочины, а вот олень - тонконогий, грациозный - не решается перейти дорогу. Все в мире с собой и друг с другом, мужчины в юбках, школьники в нарядной наутюженной белой форме. Запах цветов лотоса, босые ступни на раскаленных плитах. Будда, ты не обидишься на мои открытые плечи? Улыбаясь, местный паренек показывает, как распределить лямки рюкзака, чтобы решить проблему. Нет никаких проблем. Нет новостям, нет дурацкой обуви на каблуках, кроссовки с кедами, сланцы - лучшие друзья.
Вперед, чайные плантации, дальше по серпантинной дороге, в "маленькую Англию". Вечером закутаться в куртку, удивиться, как в один день становится вдруг на 30 градусов холоднее. Вечер в холле отеля, самые чаезависимые нации - китайцы, англичане и русские - обсуждают, что у чая тут вкус воздуха Шри-Ланки, оставляет послевкусие такое пряное, терпкое, а потом китайцы дают попробовать свой, а англичане рассказывают историю столетней давности о том, как леди пустилась в путь в канун Первой мировой, как два месяца боролась с морской болезнью, чтобы найти того, кого любила, кто занимался развитием этих самых чайных плантаций на благо лордов и королевы. И как век спустя эта английская пара пустилась в путь, по земле, по которым ходили их прапрабабушка и прапрадедушка, и как будут ходить после них следующее поколение, и следующее, и следующее.

---

Эта дура, продка

Эта дура
В общем, это фанфик про Джимми-Джимми (ача-ача), Антею, и всяких ШХ-персонажей, типа ШХ - Шерлок Холмс, но тут есть и еще один, другой ШХ. Авторские тараканы присутствуют, плюс ваще непонятно, кто все эти люди. АУ после 1го сезона. Вроде обо всем предупредила. Ах да, еще - никуда это не носить, пожалуйста. Как-то так.

Начало здесь dafnadd.diary.ru/p194165028.htm


Возможно, некоторые люди предназначены нам судьбой, думает Антея, подавая Майкрофту пачку отчетов. Предназначены, как пуля или диабет, как разбитая коленка.
Майкрофт немногословен, статичен, только руки все время в движении, пальцы будто вылеплены рукой скульптора –как у Родена жители Кале застыли в скорби, только взмахом руки сквозь столетия донося всю историю осады города, так же и Майкрофт, спрятавшись за броней костюма и отрепетированной мимики, только пальцы – нервные тонкие пальцы контролировать не в силах. Он знает об этой своей слабости и предпочитает всегда что-то держать в руках, чаще всего зонт - так удачно, что в Лондоне это никому не кажется странным. Вот он просматривает отчеты, мимолетно сканирует глазами каждую страницу, словно делает фотографии, и возвращается к ноутбуку, печатает – машинально, не задумываясь, пальцы просто переносят слова на страницу. А вот они застыли, сжались в кулак, выдавая гнев, неуверенно заскользили по экрану телефона – наверняка плохие новости, или что-то настолько личное, что у Антеи не хватает воображения представить.
Никакого парфюма, шелестящей одежды, желательно даже на каблуки заказывать мягкие набойки, потому что Майкрофта раздражают посторонние звуки. Они работают в тишине, успев привыкнуть друг к другу, синхронизировать настройки, как говорит один из программистов, к которым Антея иногда обращается по работе.
- Милая была девушка на твоем месте, - вздохнул он как-то, поправляя очки. – Уволили без объяснения причин. Она, может, была даже умнее тебя, и красивее, и лучше тебя как человек, только в техпаспорте у нее стояло не то имя, понимаешь, о чем я?
Он был самым смелым – остальные шептались за спиной и всегда находили причины отказаться отвечать на ее вопросы. В первый день работы она получила сорок восемь е-мэйлов от Майкрофта, написанные как будто на другом языке. Отправить пять миллионов на счет в Барклайс-банке, чтобы А. наконец заткнулся. Проверить квартиру на Абд.-стрит, возможно, придется сменить агента. Переписка, мониторинг прессы, сопровождение переговоров. Список заканчивался просьбой перестать цокать каблуками и переодеться. Откуда ей взять пять миллионов? Куда переслать? Номер счета? Имя, в конце концов?
Никто не хотел ей помогать, кроме матери и старого друга.
К ней привыкли спустя некоторое время, перестали напоминать о том, что она даже университет не закончила, но иногда, в самый неожиданный момент, имя Смолвуд вдруг снова давало о себе знать. «Это она, ее мать каждое утро завтракает с премьер-министром, а сама она работает на самом верхнем этаже, понимаешь, о чем я? Бог знает, что они там делают за закрытыми дверями, просто так туда не попадешь». Свежие губки какой-нибудь стажерки младшей практикантки в отделе по связям с общественностью складывались в удивленное «о», а Антея чувствовала в такие моменты и злорадство, и едкое сожаление одновременно.
Майкрофт поднял голову от бумаг и бросил ей короткий взгляд – это значило, что она должна подойти и по возможности сразу же угадать, что ему нужно.
- Вам случалось когда-нибудь возвращаться в места, где вы выросли, м-м-м… после значительного отсутствия? – он смотрел на нее так, как когда-то доктор Кастелло – «следуя моим советам, дорогая, ты быстро поправишься, но не вздумай класть ноги на стол». – Понимаете, Антея, вы возвращаетесь в свою комнату, и там вроде бы все по-прежнему – книги, которые вы читали, одежда, которую носили, но они, эти предметы, больше не кажутся вам интересными или важными, просто старым хламом, который и хранить не стоит, – Майкрофт перестал улыбаться, пальцы схватили со стола первый попавшийся предмет. – Видите, к чему я веду? После вчерашних событий это стало особенно важно.
Ответ был – да. Да, однажды она вернулась домой, к старым фотографиям, в комнату, где все оставалось так, как было много лет назад, как будто Антея только вышла на минутку, а Шеррен никогда не умирал. Откуда Майкрофту знать, что чувствуешь, заходя в комнату, как в прошлую жизнь, и будто встретить себя саму, влюбленную и счастливую, и смотреть, как бумажные бабочки на занавесках, которых она повесила перед Рождеством вопреки всем традициям, как эти бабочки выцвели, а крылья кое-где пооблетели.
Откуда ему знать, если сам он просто стер брата из памяти, как будто его никогда не существовало, также, как сделал Шерлок, просто бросили прошлое в камин.
- Я не… - комок в горле, непрофессиональное онемение, пленка на глазах. - В последний раз, когда я смотрела его досье, был активен статус «наблюдение», сэр.
- Продолжайте наблюдать, Антея, - Майкрофт наконец-то смягчился, представив, что именно ей приходится переживать в процессе сбора информации, а ведь она даже не профессиональный агент. – Но будьте готовы к тому, что статус в скором времени изменится. Вы знаете, что пора. От старых друзей, как и вещей, нужно избавляться. Вопрос только в том, будете ли вы нам помогать.
Он не ждал ответа, не сейчас, а может, и не было никакого вопроса. Антея только кивнула, а Майкрофт прикрыл глаза, словно готовясь услышать плохие новости.
- Как дела на Бейкер-стрит?
Чаще всего он именно так и говорил - «Бейкер-стрит», словно «брат», произнесенное без ироничной приставки «дорогой» звучало как-то чересчур интимно или непривычно. Вчера… да, вчера много всего произошло. Бассейн, и Майкрофт, положивший обе руки на ручку зонта, поставил его на манер трости, и, кажется, только поэтому и сохранял невозмутимое выражение лица, и Шеррен, на десять лет старше, чем она помнила. Нет, Шерлок - конечно же, Шерлок, что за глупости, - Шерлок, державший в руке пистолет, в полумраке бассейна. «На твоем месте я бы не появлялся поблизости, когда у меня в руках оружие». Молчание. «Я знаю, что делаю, когда ты это наконец поймешь?». У Майкрофта чуть дергается рука, и тут же вся сцена меняется – Шерлок выдыхает, ставит пистолет на предохранитель и протягивает Джону с выражением «ну что, все довольны? Теперь отвалите».
- Я заезжала сегодня утром, - ровно сказала она, синхронизируя тон голоса с Майкрофтом. - Обещала миссис Хадсон кое-что завезти. Женское.
Никакой лишней информации, бессмысленной болтовни, ограждать, избавлять его от утомительных подробностей, таких как чудодейственные лосьоны, смягчающие руки после работы по дому, клубника для выпечки – все что угодно, чтобы иметь возможность заезжать на Бейкер-стрит и узнавать новости.
Пальцы, сжимавшие телефон, расслабились. Если бы что-то было не в порядке, Антея бы уже сообщила. Он никогда ее не благодарил, но сейчас позволил себе слабую улыбку в знак одобрения.
- Ну и как там дела? Сонное царство? – неловкая маленькая беседа как поощрение. Она вычислила в миссис Хадсон бесценный источник информации и сделала это без явно выраженного приказа. Возможно, леди Смолвуд преувеличивала, оценивая способности дочери как средние.
Она умела подстраиваться, это и было ее сильной стороной, говорил ей Джим, а Джим никогда не ошибался. Вот и сейчас, никакого удивления на лице, такая же робкая улыбка, зеркальные движения.
- Ну, после вчерашней бессонной ночи могу только позавидовать.
- Да, конечно. – Майкрофт пытался быть любезным, насколько умел. Так случается – иногда отношения могут измениться за одну ночь, стоит показать, что заботишься о ком-то, кем он дорожит. Антея не отвернулась, не села в машину, как было положено, когда он вышел из здания и закрыл глаза, словно от невыносимой усталости – одинокая фигура в предрассветной мгле. Она открыла сумочку и достала сигареты, которые купила как раз на такой случай, а после просто молча ждала, пока он швырнет окурок на тротуар и снова станет самим собой.
Она видела его слабую сторону и никак ее не комментировала, и Майкрофт пустил ее еще на шаг ближе. Туфли со специальными набойками ступали неслышно, руки легли ему на плечи, и Антея задохнулась от собственной смелости, ожидая выговора или хотя бы недоуменно сдвинутых бровей, но Майкрофт не шевельнулся. Она разминала его затекшие мышцы, а он прикрыл глаза, как-то вдруг обмякнув, позволив усталости взять над ним верх.
После она также бесшумно вышла из комнаты и отменила все встречи до конца дня, прислонилась спиной к двери и слушала, как гулко колотится сердце.

Конечно, ключи ему никогда не требовались. Антея услышала музыку, едва хлопнув дверце машины, - странный сельский мотив из тех, что бренчат на гитарах у костра, грустный и полный какой-то безысходности. «Теперь меня ждет дьявол, потому что я убил ту милую девушку по имени Роуз Коннели…». Тим О’Брайен, кажется. Еще один вертлявый ирландский ублюдок.
Антея немного постояла на улице, глубоко дыша, уже зная, что Джим там, в ее квартире, и этот долгий-долгий день, последовавший после долгой-долгой ночи, далек от завершения. В соседних домах горел свет, улица была по-осеннему пустынна – никаких гуляющих с собаками соседей или словоохотливых домохозяек, только Антея и старый друг, ставший за десять лет кем-то, кого стоило бояться.
Тянуть больше было нельзя.
- Что случилось с Роуз Коннели? – спросила она в коридоре, положив руку на выключатель, но не решив, стоит ли зажигать свет.
- Зарезали и выбросили в реку, - фыркающий смешок из темноты, голубой светящийся экран плейера, щелчок - и песня началась сначала: «В том ивовом саду, где я встретил свою любовь…». Джим подпевал, фальшивя и то и дело хихикая от удовольствия, а Антея молча смотрела на его силуэт, прислонившись к дверному косяку.
Он был ветром, переменчивой лондонской погодой; проводил рукой по лицу, будто снимая маску, и становился кем-то, кого Антея не знала или успела забыть. Бывало, он проводил ночи у нее на диване, просто наблюдая, как стрелки на часах движутся по кругу. Как когда-то в колледже, носил джинсы и неприметные футболки и заказывал пиццу на дом. «Это так грустно, понимаешь, в мире не осталось никаких героев». Проходят столетия, а люди по-прежнему остаются жадными. Вот, посмотри на этот город, он был великим, а теперь захлебывается от числа иностранцев и к тому же извиняется, что не может принять больше. Забавно было бы вывести их на улицы, построить баррикады из горящих машин, смотреть, как город пожирает сам себя. Разве так случилось бы при славных Тюдорах? «Если у нас есть что-то общее, то это тоска по всем остальным эпохам».
Иногда она видела Джима в дорогих костюмах, остро-ядовитого, сосредоточенного, холодная скульптура, обвязанная галстуком, - образ, почерпнутый у братьев Крей, но усовремененный на собственный лад. Никакой итальянской аляпистой вычурности и грима на лице, но волосы зачесаны назад, заколка для галстука подобрана в пару к часам, во всем облике проскальзывает что-то, напоминающее голливудскую классику. Для Креев пел Фрэнк Синатра, для Джима открывались двери пятизвездочных отелей и файлы с пометкой «совершенно секретно».
Но не сегодня. То, кем он был сегодня, не давало Антее спать по ночам, - эта темная сущность, смотрящая на нее из его глаз.
- Увидел тебя из окна и вспомнил про синдром Дженовезе, - сказала эта сущность, когда Антея села в соседнее кресло, сняла наконец-то тесные туфли. – Шеррен тебе не рассказывал?
- Расскажи ты.
- Тебе не понравится, но ладно. Будешь бурбон? – Джим щедро наполнил ее бокал и грохнул бутылку о стеклянный столик так, что пошли трещины. - Ну, была такая девушка в Нью-Йорке, в шестидесятые, девушка по имени Кэтрин Дженовезе. И вот возвращается она как-то с работы, темно уже, поздно, но она не боится – район-то безопасный, хорошо освещаемый, респектабельные соседи, опять же. И прямо у подъезда на нее нападает один из таких соседей, примерный муж и семьянин, как выяснилось позже, но в тот вечер почему-то решивший взять на прогулку нож. Не очень интересное начало, правда? Но смотри, что было дальше. Он ранит Кэтрин ножом, она отбивается, зовет на помощь, кто-то из соседей кричит, чтоб он отстал от бедной девушки. Ух, драма, крови немерено, представляешь? Преступник убежал, а девушка осталась истекать кровью около подъезда, и никто из ее респектабельных соседей не позвонил в полицию, никто не вызвал «скорую», потому что думал, что это наверняка сделал кто-то другой.
Антея все-таки зажгла свет, маленькую лампу с абажуром блеклого желтого цвета, немного золотившим предметы в комнате. Джим вытянул босые ноги, растекся по креслу, как желе, и вертел в руках бокал – точь-в-точь подросток, перебравший на первой в жизни вечеринке.
- Ты стояла там, на улице, совсем одна в такой поздний час, и так мне напомнила Кэтрин, я вообще-то видел ее фотографию в старых газетах, мы оба с Шерреном видели, и знаешь, что он тогда сказал? Давай назовем это делом об убийственном равнодушии, - он рассмеялся, запрокинув голову. – На самом деле после этого в науке появился новый термин для такой фигни, когда кто-то предпочитает не высовываться, - синдром Джановезе. Понимаешь, милая, когда один человек становится свидетелем убийства, он чувствует ответственность, он идет в полицию и выкладывает все, что видел. А вот если свидетелей несколько, то велика вероятность, что каждый из них предпочтет переложить ответственность на другого.
Антея задыхалась, захлебывалась виски, и только после того, как откашлялась, поняла, что на миг разучилась глотать. Джим смотрел на нее с интересом, наклонив голову, тени от подвесок на торшере делали его лицо похожим на темно-золотой узор.
- Почему я напомнила тебе ее?
- Она тоже была красива и думала, что с ней этого никогда не случится. Но это случается, детка-а.
В таком состоянии он не мог усидеть на месте. Только что мыслями бродил где-то в прошлом, смотрел с Шерреном на пожелтевшие газетные колонки, а теперь вскочил и вслед за Антеей направился в ванную. Она поймала его взгляд в зеркале, мыло выскользнуло из рук, забрызгало рукава блузки.
- Ты ничего мне не сделаешь, - сказала она твердо.
Джим покачал головой, подошел сзади, уткнулся ей в волосы, стал намыливать ее руки, нежно, будто купая ребенка.
- Ничего не сделаю, пока ты помнишь, что сделали они. – Его губы коснулись шеи, двинулись вверх, закусили мочку уха. Антея застыла, бессильно желая, чтобы он продолжал, и чувствуя отвращение одновременно. – Ты не должна забывать, что они сделали с Шерреном.

Вернувшись в Лондон из Америки, она встретила Майкрофта – лысеющий элегантный мужчина курил рядом с могилой Шеррена, забывая стряхивать пепел и щурясь от солнца. Этого же человека она видела в кабинете матери и сначала решила, что он один из ее подчиненных, и только позже услышала его имя. Имя, от которого она бежала в своих кошмарах, стараясь забыть и забыться на другом конце земли.
Холмс. Шрамы на коже, посветлевшие со временем, но не исчезнувшие, заныли, словно от предчувствия непогоды. Она искала в лице Майкрофта сходство с Шерреном, но не находила, а сам он смотрел на нее, изображая лишь вежливый интерес. «Ваша дочь, леди Смолвуд? Приятно, очень приятно». У Шеррена не было ее фотографий? Он не был близок с семьей настолько, чтобы рассказывать о жизни в колледже? Знала ли она Шеррена вообще? Этот странный человек с зонтом должен быть ответом на все ее вопросы, и этот шанс она упускать не собиралась.
Уже после, немного освоившись на новой работе, она нашла Джима, просто позвонила ему - спустя десять лет после того, как не стало Шеррена, после последнего поцелуя-прощания в сером февральском саду, и не знала, что сказать, поэтому говорила много: про Карибы и Джека, и томное июльское марево над красными крышами в Испании, кофе из Старбакса и нарядные витрины, про старые постеры на побледневших обоях. Потом они встретились в темной чайной, кишащей туристами, и долго просто сидели, разглядывая друг друга, а потом говорили и не могли остановиться. Антея и узнавала, и не узнавала его одновременно: тот же острый, извращенный ум, но что-то новое в манерах, какая-то плавная уверенность, словно он заглянул в каждую книгу в самой большой библиотеке и теперь владеет всеми знаниями на свете.
К тому времени она уже изучила его досье, к тому времени каждый раз, когда он брал ее за руку, Антею мучали одни и те же вопросы: кем ты теперь стал? Как я могла не видеть? Почему в колледже все это казалось увлекательной игрой?
Однажды они обсуждали случай в Миссури, который газеты называли не иначе как «кровавая резня в американской глуши»: три разных орудия убийства, три жертвы, члены одной семьи, и ни одного намека на подвижки в расследовании.
- Не один убийца, нет-нет-нет-нет, - качал головой Джим, смотря на фотографии типичного фермерского дома с покрашенным в белый цвет забором как на восьмое чудо света, как ребенок смотрит на парк аттракционов с разноцветными огнями, смотрел так, как будто не было на свете места увлекательнее. – Я бы сделал именно так, так сложнее определить, кто именно был целью, сложнее найти мотив и хоть какой-нибудь смысл.
Смысл. Антея давно перестала его искать. Редактор студенческой газеты написала разгромную статью о соседе Шеррена по комнате и его походах в места, где собираются неприлично знакомые друг с другом молодые люди, анонимно распространила ее среди студентов, повесила на каждом стенде с информацией о расписании и объявлениях о забытых учебниках. В конце концов, преследуемый смешками и ледяным презрением, сосед уехал домой в Бирмингем, а Джим перебрался в комнату к Шеррену, и теперь им никто не мешал развешивать по стенам фотографии с места преступления в Миссури и обсуждать, почему Эйфель, построивший гигантскую финансовую пирамиду, вышел на свободу, не запятнав репутации.
В этом не было смысла – можно было бы просто попросить его съехать, этого соседа, но простые варианты никогда не рассматривались. Каждый поступок представал в извращенном виде, Антея в то время жила, как на вулкане, и просыпалась каждый день новым человеком – также, как делал Шеррен. Она бунтовала против чинного образа жизни, к которому привыкла, Джим – против трущоб, в которых вырос, а Шеррен… что ж, она не знала, была ли у него семья, отравившая детские годы, или он просто не желал быть обычным, но вместе они умели делать так, чтобы каждый день не был похож на предыдущий.
- Жаль, что это не случилось где-нибудь в Корнуэлле, можно было бы посмотреть своими глазами. – Шеррен тоже смотрел на газетные листки завороженно. «Дом кошмара». «Кровавая резня повергла Америку в ужас». – Как, ты говоришь, ты бы это сделал?
И Джим говорил. Сидел на подоконнике, покачивая ногой, жмурясь от солнца, и говорил про наркотики, вызывающие галлюцинации, и подростка, насмотревшегося фильмов про зомби, про случайного воришку, которому в ту ночь тоже не повезло оказаться в этом доме – он просто услышал где-то, что фермеры удачно продали запасы зерна и не съездили в банк. «Это к примеру, понимаете? – напевал Джим, сидя на подоконнике, мечтательно прикрыв глаза. – Можно много чего придумать. Вот воришка залезает в дом, кто-то из взрослых, мать или отец, просыпается от шума. Вор прячется в комнате младшей дочери, закрывает ей лицо подушкой, чтобы она не кричала, и планирует выскочить в окно. Труп номер раз, случайный. Тут возвращается домой старший сын, обдолбанный, фи-и, куда же без этого, и видит мать (или отца, опять же) с ружьем, и у парня съезжает крыша, он берет в руки каминную кочергу. Труп номер два. Вор спускается по лестнице, видит подростка с диким взглядом, подбирает с пола ружье и стреляет. Номер три готов. Ну как вам? – Джим вытряхнул сигарету из пачки, но не закурил, просто стал крошить ее на подоконник, будто сыпал корм в аквариум. Наклонился и сдул с подоконника горку табака, преувеличенно сильно раздувая щеки.
Антея в очередной раз подумала, что он долбаный извращенец, но даже в кино извращенцы всегда интереснее спасающих мир героев.
И вот десять лет спустя Шеррен мертв, а они с Джимом вдвоем в ее квартире, подставили руки под струи воды в раковине, и он нежно гладит бледные шрамы на ее запястье, расстегивает пуговицы на манжетах блузки, закатывает рукава и читает: «Бонни», «Елена», «время горевать», «уходит эпоха». Тонкие, едва видные разрезы, сделанные с помощью лупы и медицинских инструментов.
- Он был аккуратен, правда? Почти не заметно. И на всем остальном теле – тоже?
- Только там, где можно закрыть одеждой. Как будто ты не знаешь.
Новостные каналы все еще обсасывают подробности взрыва и гибели двенадцати человек, бурбон кончается очень быстро, но не приносит забытья. Антея продолжает слышать голос Майкрофта, твердящий «Мориартинужноостановить», голос Джима, шепчущий, что Шеррена можно было спасти, но вместо этого они, Холмсы, просто его забыли. Милая, разве ты не хочешь узнать правду? Майкрофт знает, что на самом деле случилось десять лет назад, и Джим знает, а ей, дурочке, остается только догадываться. После того, как она узнает, ей больше не захочется даже смотреть на Майкрофта Холмса, шепчет Джим. Не зря он так трясется над Шерлоком, шепчет Джим, боится облажаться и со вторым братом тоже. Он рисует у нее на животе ее же помадой, обводит вырезанные на коже слова, а потом Антея видит новое, пламенеющее на бледное коже имя.
- Кто такой Ким Филби?
- Двойной шпион, - сладко улыбается Джим, – мистер секс.
Они лежат, глядя в потолок, как любовники в номере отеля, затягиваясь одной на двоих сигаретой, а потом смотрят на экране лэптопа, как Шерлок Холмс рыщет в лаборатории Бартса, заглядывает под каждый микроскоп, изучает каждый сантиметр пола.
Он выглядит так, как выглядел бы Шеррен, проживи он еще десять лет. Те же скулы, черные кудри, порывистые, стремительные движения. Антея словно перенеслась в прошлое, и снова как дура думала только об одном – что таких глаз никогда в жизни не видела.
Темная сущность в глазах Джима понимающе ей улыбалась.

---

фанФиг

Эта дура

В общем, это фанфик про Джимми-Джимми (ача-ача), Антею, и всяких ШХ-персонажей, типа ШХ - Шерлок Холмс, но тут есть и еще один, другой ШХ. Авторские тараканы присутствуют, плюс ваще непонятно, кто все эти люди. АУ после 1го сезона. Вроде обо всем предупредила. Ах да, еще - никуда это не носить, пожалуйста. Продолжение есть, выложу, когда до флешки доберусь. Как-то так.

Она позвонила в одну из мокрых мартовских ночей, когда слышно было, как тает-капает снег. Просто позвонила и сказала «привет». Эта дура.
Когда она была Шаей, смеялась она в трубку, ее чемодан пестрил купальниками от «Виктория Сикрет», а сама она отплясывала на диких пошлых дискотеках на каком-то острове в Карибском море, а Джек… Джек был от нее без ума, этот белозубый калифорниец с коллекцией татуировок, совсем не ее «типаж», но что-то в нем такое было… Позволявшее забыться. В свои двадцать семь он уже стоил миллионов пятьдесят и мог катать ее на яхте хоть целое столетие, на другом конце света, подальше от всего, от Оксфорда, от крови на снегу, понимаешь, Джим? Потом она увлеклась отцом Джека, который стоил миллионов двести, коллекционировал «Мустанги» и так любил называть ее «птичкой». Все эти латиноамериканские приключения закончились банально – взять хотя бы ту мерзкую коробку с кольцом.
- Если бы я хотела замуж, - фыркнула эта дура знакомо и небрежно, - ты знаешь, за кого бы я вышла.
В воздухе пахло застойной речной водой. На миг Джим обо всем на свете забыл – просто стоял у окна, слушая, как тонко звенят в буфете столовые приборы. Вот-вот повыскакивают из ящиков и ткнутся под ребра, укусят больнее, чем голос из прошлого.
- А давай как раньше, - все также ржет она, эта дура, в трубку. – Я снимаю блузку. Как ты меня хочешь, Джимми, pazzesco*?
Этот голос ему приснился, наверняка. Мягкий голубой свет телевизора, этот мокрый вечер – тоже. Этой дуре его никогда не найти, а значит голос – просто морок, пыльная тень в предрассветном сумраке. Так было легче, никак не реагировать, не вспоминать – потекшую косметику, скрип оконной рамы, разбитое стекло. С призраками не разговаривают, о них никто и не думает, кроме сценаристов «Сверхъестественного», и уж тем более призраков никто не упрекает в том, что они не звонили десять лет подряд.
И Джим не упрекнул, нет, наоборот – поинтересовался, что же было дальше.

Когда она была Хадией, она жила в Фигейресе, недалеко от Барселоны, и изображала чокнутую художницу, поклонявшуюся гению Дали. Она делила безумную получердак-полуквартиру с такой же высохшей от недостатка пищи чудачкой, витавшей где-то в ином, сюрреальном измерении, и всеми ее пропитанными марихуаной друзьями. Они были выше всего на свете – мытья посуды и красных черепичных крыш, выше ее прагматичных родителей с «Эрл Греем» в пять вечера и норм оксфордского словаря. Представляешь, Джим? Разве не об этом они мечтали тогда, в университете? Стать кем-то другим. У нее почти получилось, но испанское лето дурно на нее повлияло: однажды она так накурилась, что чуть не шагнула с балкона прямо в дрожащее марево – с шаткого такого балкона, пережившего еще первую мировую.
- Совсем как он, помнишь? Господи, сколько лет прошло. Как он падал, Джим! Ты помнишь, помнишь, как долго он падал?
Теперь звенели не только столовые приборы. Оконное стекло задрожало, смазывая отражение Джима и пустынной улицы с желтыми фонарями, с потолка посыпалась штукатурка, словно где-то рядом прогрохотал поезд метро. Телефон в руке раскалился докрасна, или просто какая-то цветная вуаль легла на веки, комната и предметы в ней вдруг изменили оттенок, стали отсвечивать инфракрасным спектром. Обычно в наркотическом дурмане он видел чертей и Майкрофта, танцующего стриптиз, скользящий по полу наконечник кружевного зонта – в общем, нереальные вещи, словно с мигающими ярлыками «галлюцинация» и «тебя скоро отпустит, дружище» на самом видном месте. Но этот голос. Этот голос был слишком обычен. Слишком прост и безыскусен для подсознания Джима, а значит, реален.
Джим улыбался.
На Манхэттене она прожила недолго, вздохнула эта дура. Снимала квартиру в самом лучшем месте, на пересечении Пятой и Восьмой, и носила дизайнерские платья, опустошала родительские кредитки и втайне их же и презирала. Тогда она звалась Сиреной и хотела разбить как можно больше кораблей. Возможно, ей следовало поехать на итальянский Капри, или в Сорренто, или еще южнее - в лабиринт сицилийских улиц с цветущими подоконниками и красным вином в пыльных бутылках. Возможно, там мужчины еще не разучились совершать безумства – что-нибудь отличное от мокрых поцелуев на заднем сиденье такси и картонного латте из «Старбакса». Ей быстро стало скучно – о, она так часто вспоминала, кто именно из всех людей на свете мог ее развеселить, - так скучно, что муж хозяйки квартиры, неравнодушный к сиренам в дизайнерских платьях, стал казаться не таким уж плохим вариантом.
Но теперь, слава Богу, она снова в Лондоне. Разве он не рад ее слышать? И тут же, без паузы, не давая шанса ответить:
- Знаешь, нашла его фотографию в своей старой спальне, у родителей в доме. Аккурат между постерами «Backstreet boys» и вырезок из журналов, и, вообще-то, по фигу на «Backstreet boys», пусть их съест плесень, но он… он как будто смотрел прямо на меня, и эти глаза, черт, не знаю, как я вообще смогу их забыть. Хоть когда-нибудь, понимаешь, Джимми?
Забыть долбаные глаза. И то, как он стряхивал с волос снег. Темные кудри, затянутые в перчатки руки, белая, не знавшая загара кожа. Поезд прогрохотал и уехал, в окне напротив Джим снова увидел свое отражение. Вот зачем она позвонила, эта дура, понял наконец-то. Все десять лет – Карибы, Европа, Америка, Шая, Хадия и Сирена – все десять лет она искала что-то, что поможет забыть. Забыться. С фотографии в пыльной рамке на нее смотрел мертвый жених, и ничто, никто не мог заглушить потерю. Конечно, она позвонила Джиму – в конце концов, с кем еще она могла поговорить о Шеррене?
- Как тебя зовут сейчас? – спросил просто для того, чтобы она перестала плакать. Ее так увлекали новые истории. Или примитивный мозг не выдерживал двойной нагрузки, оберегал себя от перегрева – если работала зона воображения, память отключалась и переходила в спящий режим.
Джим все это знал. Так легко было вспомнить – вот здесь, у окна, рисовать пальцем по стеклу, и дышать одним воздухом с кем-то, кто его знает. Думает, что знает.
- Антея, - пробубнила эта дура в трубку и шмыгнула носом, - можешь называть меня Антея.
*
Шерлок проверил все заново, уже зная, что ничего не найдет. Во второй раз было труднее – потому что в первый он обошелся без церемоний и должного пиетета к больничному имуществу: разбросал по комнате бумаги и склянки, справочники и предметно-покровные стекла с засохшими образцами непонятно чего – чем они тут вообще занимаются, эти практиканты? Микроскоп, впрочем, пощадил – слишком ценный, когда еще такой раздобудут. Госзаказы обычно требуют целой кучи идиотских бумажек и времени, которое Шерлок ценил еще больше хороших микроскопов. В Бартсе ему было удобно, да-да, поэтому микроскоп Шерлок просто приподнял и пошарил под металлической подставкой. Вытряхнул мусорную корзину, заглянул в холодильник и под все столы, залез даже в оставленные кем-то мягкие тапочки – мужчина, плоскостопие, ноги отекают, варикоз, жена ушла пару месяцев назад – потом также безнадежно проверил (чем черт не шутит) свои собственные карманы. Кажется, он не переодевался со вчерашнего дня и все еще пах средством для дезинфекции. Джон так неловко споткнулся и разлил в раздевалке бассейна почти всю канистру, а Шерлок в полумраке наступил прямо в центр химического мини-озера. Все время, пока Лестрейд и его команда ползали вокруг, собирая улики, в нос бил этот мерзкий запах. Когда приехал Майкрофт, даже не пришлось стараться, отвращение на лице вышло естественнее некуда.
Сколько времени прошло? Позвал Джона. Между осмотром книжных полок и перелистыванием инструкции по использованию кондиционера позвал Джона еще раз. Нет, не только гипохлорит натрия, пахло еще чем-то таким... терпким, но чем именно - Шерлок не мог сказать, и это злило еще больше.
У Молли, конечно, был номер. Какой-нибудь одноразовый номер, специально созданный, чтобы звонить наивным патологоанатомам с неловко нанесенной на губы помадой и звать их на свидания, совершенно не тот номер, который Мориарти оставил бы ему, Шерлоку, так что ее спрашивать бесполезно и даже потенциально опасно в том случае, если терпеть не можешь слезы.
Ах, да. Джон не откликался.
Может, это и хорошо - он бы посмотрел с укоризной, легко представить. Людям нужно есть и спать, давать показания в полиции, переживать стресс, похлопывать друг друга по плечу и закутываться в пледы, и уж совершенно точно людям не стоит пускаться на поиски психопата с его снайперами сразу после того, как люди эти чуть не взорвались в бассейне с хлоркой и этим самым психопатом... что же это такое терпкое? Шерлок понюхал рукава рубашки, но запах так и не распознал.
Важнее был клочок бумаги. Мятый клочок бумаги с небрежно накарябанными цифрами, который он так непредусмотрительно не удостоил взглядом.
«Я дал тебе свой номер. Думал, ты позвонишь».
Здесь, в этой самой комнате, посреди хлама, он должен быть где-то здесь. Но его не было.
Конечно, к мусорным бакам привыкать не придется, но одно дело – приметный розовый чемодан, совсем другое – небрежно вырванная страница.
Вырванная?
Шанс был крошечный, но определенно заслуживал проверки. Вызвать в уме схему здания, вверх по лестнице, два пролета, три, четыре, по шестнадцать ступеней каждый, запах табака, форточка нараспашку – кто-то пытался замести следы пассивного убийства обитателей здания, снова вверх. Молли определенно была бы кстати с ее магнитной карточкой-пропуском к лифтам. На нужной двери облезлая наклейка «dive now, work later», полоска света косым лучом по линолеуму.
Удачно, что кто-то сидит на работе допоздна, не придется тратить времени на взлом закрытого кабинета.
Шерлок заколотил в дверь, ворвался, едва та приоткрылась, испугав уборщика, сквозь бормотание по-испански различая гудение блоков питания и мерцание мониторов. В комнате никого больше не было, даже дежурного администратора (ах да, работающий кофейный аппарат внизу). В полумраке чуть не споткнулся о пылесос, потом был уже осторожнее – обогнул паутину проводов на полу, горку сваленной в кучу старой офисной техники.
Несколько столов в комнате, захламленные даже больше, чем гостиная в их квартире на Бейкер-стрит («Боже мой, Шерлок, у тебя в чашке чей-то глаз?», «Нет, миссис Хадсон, вам кажется, и брызг крови на стене тоже нет»).
Так. Столы. За каким предпочел бы сидеть Мориарти? Шерлок выбрал бы самый массивный, у окна, удобно наблюдать за входом в Бартс, к тому же подальше от остальных специалистов отдела ИТ, но нет, не то, Джиму-программисту, застенчивому гею, скрывающему свою ориентацию, неловкому Джиму, роняющему все вокруг, досталось бы место куда хуже. Вероятно, самое худшее место – вот этот втиснутый перед дверью стол с обшарпанными углами и треснувшей тут и там лаковой поверхностью.
- Мешать работать, мистер, - залепетал уборщик, показывая на дверь, но Шерлок только отмахнулся. Скороговорка на испанском, выстрелившая ему в спину, явно не благословляла незнакомцев, шастающих по моргам ночью.
Невероятно, чтобы все было так просто. Блокнот с инициалами Бартса, с пошлыми синими завитками над разлинованными страницами, и – да – отпечатавшиеся на бумаге цифры, видные так отчетливо, что даже не пришлось угадывать их очертания, сомневаться – три это или восемь, один или семь. На верхнюю страницу, затем вырванную из блокнота, ручкой давили с такой силой, словно хотели сделать подарок, а к подаркам Шерлок относился с подозрением.
- И правильно, - горячо закивал Майкрофт, свешиваясь с трибуны суда, как чрезмерно довольный собой барристер, - команда саперов может не успеть, Шерлок. Наберешь номер, тем самым активируя взрывное устройство, и Лондон пострадает от очередного теракта. Какой район тебе дорог меньше всего? Хаммерсмит? Бексли? Мэрилебон? – он улыбнулся сытым оскалом гиены, - но важнее всего то, что ты проиграешь. Это самое главное – если не можешь выиграть, постарайся хотя бы не проиграть.
Больших трудов стоило засунуть братца обратно в Чертоги, но смысл в его словах определенно имелся. Прежде чем звонить, стоило узнать побольше о том, на кого зарегистрирован номер.


Обои в гостиной все также были заляпаны клюквенным сиропом. Накануне Большой игры Шерлок решил, что стрелять в стены все-таки контрпродуктивная трата времени, и занялся анализом направлений брызг крови. Джон помогать отказался – впрочем, вполне благоразумно с его стороны, спасибо хоть, что вызвался отвлечь миссис Хадсон душевной беседой. Разве не интереснее колотить молотком по физиономии суперманекена? Сэм или как-то так. На таких тренируются студенты-медики, в случае ошибки пациент умирает в страданиях, клюквенный или вишневый сироп, тут кому как больше нравится, хлещет фонтаном из ювелирно скопированных артерий и вен, или пациент задыхается, или просто смотрит в потолок, как при отеке мозга.
Эти манекены даже могут кричать от боли и дергаться, словно чувствуя прикосновение скальпеля. Наверное, они могут и жаловаться на «мясников» в медицинских халатах, но настолько далеко Шерлок не заходил. Его «Сэм» так и сидел с полуотрубленной головой, вытянув пластмассовую руку, словно тянулся за чашкой чая, а в кресле напротив Джон грустно делал вид, что все так и должно быть.
- Номер засекречен, - сообщил ему Шерлок. Покружившись по комнате, понял, что ему некуда сесть. – Лестрейд проверил, - добавил зачем-то, словно это могло помочь избежать следующих вопросов.
Конечно, нет. Брови у Джона, как всегда, взмыли вверх – неодобрение или удивление? – потом опустились обратно, зато губы вытянулись в узкую полоску, наверно, чтобы запутать Шерлока еще больше. Он не купил молока? Он обещал купить молока? Или дело в стенах? На всякий случай Сэма стоило куда-то убрать, вот, например, в этот шкаф, а потом – да, потом рассказать Джону, что он успел выяснить. Но Джон слушать не намеревался, молча протянул Шерлоку свой телефон и посмотрел с укоризной.
«Он же не дома, правда? МХ».
«Если еще дома, то никуда его не отпускайте. МХ»
«Когда он вернется, проверьте реакцию зрачков. МХ»
«Звоните в любое время дня и ночи. МХ»
И напоследок неуклюжая попытка пошутить: «Вся королевская рать в Вашем распоряжении, если что. МХ».
Джон был совсем не рад; в общем-то, чтобы это заметить, не нужно было быть гением. Телефон шумно стукнулся о кофейный столик, Джон побарабанил пальцами по подлокотнику кресла и поднялся, лицо его в это время выражало какую-то странную внутреннюю борьбу. Только сейчас Шерлок заметил, что несмотря на поздний час, его сосед по квартире был полностью одет, а боковой карман куртки обременял вес револьвера.
- Куда-то собрался? – улыбнулся. Людям нравятся улыбки, и еще похлопывания по плечу, но Джон в ответ почему-то опять поднял брови, словно не мог поверить своим ушам.
- Вместе с королевской ратью искать тебя по подворотням, - вздохнул, заговорил уже спокойнее. – Шерлок, в следующий раз просто дай знать, что ты в порядке, разве это так трудно? – устало потер глаза, бросил взгляд на дисплей телефона. - Господи, четыре утра. И позвони брату.
- Ни за что.
- Позвони, или я напишу ему, что зрачки у тебя размером с астероид.
И Джон, развернувшись, как солдат на параде, стал подниматься по лестнице, а потом хлопнул дверью спальни наверху. Десять, девять, восемь…
Вообще-то, Шерлоку и раньше приходилось делить пространство с другими людьми, вот в колледже сосед по комнате Номер один имел привычку по утрам открывать холодильник, наливать в кружку молоко, а потом кричать и вращать глазами. Этот же человек просил Шерлока «позависать где-нибудь», если на дверной ручке висит шарф или другой предмет гардероба. «Это значит, что я не один, если ты понимаешь… э-э, нет, не понимаешь». Номер два был членом университетской сборной по гребле и унижал своим присутствием любое подобие умственной деятельности. Он говорил с уэльским красноречием, с этаким шахтерским поэтизмом («работники угольной промышленности должны чаще проходить медобследование, в особенности сканирование грудной клетки, передай это своему отцу», а в ответ «?», а потом опять «?», и только после «это, спасиба, типа»).
… семь, шесть, пять, четыре…
Сосед Номер три был самым невыносимым.
Перед глазами так и всплывает та картина: Майкрофт, еще без сеточки морщин под глазами, пока еще не «британское правительство», а скажем, одна вторая британского правительства, зато с парой лишних килограммов, принес запах дождя на пальто и волосах и сладко улыбался этому Номеру три. Тот смешивал в стакане воду с каким-то раствором кальция и подносил Шерлоку к губам («не волнуйтесь, я за ним присмотрю»). Шерлок с закованной в гипс ногой почти два месяца пролежал в кровати после того, как попытался выйти из комнаты в тот день и сломал ногу повторно. Майкрофт, конечно, наслаждался покоем и присылал апельсины, а Номер три обзавелся хорошим костюмом и какой-то должностью в студенческом совете, о которой всегда мечтал.
... три, два, один.
- Так что там с чертовым номером телефона? – послышался сверху голос Джона, и Шерлок почувствовал, что сейчас улыбается не потому что «так делают люди». Ворчливо скрипнули пружины на кресле, закипела в чайнике вода, небо за окном стало светлее.
- Еще одно долбанное утро на Бейкер-стрит, - прокомментировал Джон, швыряя на стол миску с печеньем.
Стоило признать, он был лучше всех людей, с которыми когда-то Шерлок делил пространство.
«У меня зрачки размером с астероид», - он отправил смс Майкрофту и взял в руки горячую чашку с чаем.
*
Когда-то Антея считала себя настоящим подарком для психологии как науки, особым пациентом, но доктор Кастелло, с оливкового цвета кожей и мягким голосом, справилась на удивление быстро: случай был типичным, сказала она, снимая очки в модной оправе и закусывая дужку, так, как делают девушки в рекламе.
- Ничего необычного, оцепенение приходит на смену боли, и даже если кажется, что жить дальше невозможно, то надо верить, что это пройдет. Это всегда проходит.
- Ладно, как скажете, - согласилась Антея, а после лежала на кожаной кушетке доктора Кастелло, делая вид, что слушает, и перебирала в уме способы самоубийства. Что угодно, только не падать с крыши. Шеррен был красив в его последние секунды, с этим его темным пальто легко было поверить, что сейчас он мягко, по-кошачьи приземлится на ноги и поправит его, как плащ супергероя. Поднимет воротник привычным жестом. Она даже дернула Джима за испачканный мелом рукав – смотри, же, смотри, мы думаем об одном и том же, мистер я-не-гей?
После она часто вспоминала этот момент, рассказывала доктору Кастелло, как долго Шеррен падал, как страх постепенно проявлялся в чертах лица, а руки хватались за воздух, и даже почти уцепились за вывешенные с четвертого этажа гобелены Толкиновского общества, не хватило каких-то пары дюймов.
- Если он решил покончить с собой, то почему цеплялся за них, за долбаные гобелены?
Да, доктор, инстинкт самосохранения в действии. Ладно.
«Может быть, пистолет? Таблетки?» Она бы предпочла просто уснуть и видеть сны, что-нибудь про весенние цветы и бальную залу, а она в белом платье дебютантки, иностранка, фыркающая при звуках немецкой речи. В Вене, да. Или на родине, на скачках, с элегантной шляпкой на затылке и настоящим гигантским бриллиантом, придерживающим перья заморских птиц на мягком фетре. Ветер трепал бы ее волосы, а Шеррен убирал бы локоны ей за ухо, а в тени навеса они с Джимом спорили бы, на какую лошадь поставить, учитывая размер копыт или еще какую-нибудь фигню. И наверняка поставили бы на самую быструю.
- Послушайте, вы не могли его спасти, даже если бы захотели, понимаете?
- Ладно. Ладно-ладно.
Доктор закончила с ней через пару недель, но Антея по-прежнему ничего не чувствовала. Родители прятали от нее острые предметы, и поэтому она писала ручкой поверх прошлогодних шрамов, просто обводила то, что было вырезано раньше. «Трахаться», «сливки», «крыша», «смерть» и беспрестанное, повторяющееся «шх» странным орнаментом на животе. Ее никуда не пускали, даже на похороны, и где-то глубоко в душе Антея знала, что никуда бы и не пошла.
- Конечно, не могла. Никто не мог его спасти, дурочка. – Вот опять.
Джим приехал ее проведать, одетый в ту же самую куртку, как в тот день, и нездорово бледный, как брюхо у рыбины. Они сидели в саду, на качелях, ежась от февральского ветра, и оба делали вид, что не замечают, как мать Антеи смотрит на них из окна второго этажа. Леди Смолвуд и ее величественная осанка.
- Ты же не серьезно?
- Я серьезно, Джим. Я все время думаю, что могла что-то сделать.
Целыми днями в своей комнате она вновь и вновь проматывала ту сцену, в ее воображении Шеррен падал часы напролет, целую вечность. Она могла бы вызвать пожарных и стоять с батутом внизу или, по крайней мере, снять плащ и вместе с Джимом растянуть его на манер одеяла, пригнать грузовик с мешками из прачечной - он упал бы и получил разве что пару синяков. Доктор Кастелло не понимала, теперь и Джим смотрел на нее странно, будто готов был посоветовать пойти проспаться и перестать видеть зеленых озорных пони на потолке.
- Ты понимаешь, что падал он всего какие-то доли секунды?
- Да, конечно, я не сумасшедшая, я просто…
- Чувствуешь вину?
- Что-то вроде того.
Джим взял ее за подбородок, наклонился, словно собираясь поцеловать. Иногда казалось, что в его глазах кто-то тушит свечи, и они становятся черными, в нем вообще было что-то темное, живое, такая же часть его, как сердце или печень. Если взять нож и сделать надрез в груди, эта сущность выпадет наружу, темная и извивающаяся, и перестанет смотреть на Антею из его глаз.
- Все случилось мгновенно, - сказал он тихо, - именно так ты должна думать. Это намного приятнее, чем гадать, могла ли ты это предотвратить.
Значит, он тоже не мог себе простить, подумала Антея с облегчением. Они лежали в одной кровати, передавая друг другу сигареты и дорогущий бурбон – спасибо, мамочкины кредитки, - они переплетались руками и ногами, завтракали за одним столом, касались локтями на лекциях, а потом Шеррен просто шагнул с крыши, оставив самых близких людей – видимо, не таких уж и близких, правда? - терзаться самым главным вопросом.
- Почему? – слово царапнуло горло, словно терка. – Почему он это сделал, Джим? Как мы могли не заметить?
Он сказал, что не знает ответа, а глаза у него были темными, как чернила, посреди блеклого февраля и мертвого сада, казалось, на лице кроме этих глаз ничего больше не было. Антея вздрогнула и захотела уйти в дом, чувствуя, как горят на коже шрамы, бесконечное «шх» под одеждой. Нет, она не вернется в Оксфорд, и, вероятно, никогда больше с Джимом не увидится, потому что без Шеррена, лежащего посередине без рубашки, их ничего больше не связывало.
Мать все также пялилась на них из окна, уже не скрываясь за занавеской. На миг захотелось сделать что-то отвратительное, шокирующее, совершенно неподобающее юным дебютанткам. Они с Джимом целовались и раньше, и сейчас было так просто притянуть его к себе, держа за воротник покрасневшими от мороза руками, желая ощутить привкус прошлого на языке, но губы у него были ледяными и кислыми, как железные прутья качелей.


Иногда она закрывала глаза и снова оказывалась в машине с опущенными стеклами, а небо было синим до самого горизонта, таким синим, что хотелось плакать. Шеррен смотрел в зеркало заднего вида, их взгляды встречались, как зажигалка и пропитанный горючим костер.
Она все никак не могла запомнить черты его лица: казалось, стоит ей отвернуться, и губы тотчас сложатся в новое, незнакомое ей выражение, челка, повинуясь нетерпеливой руке, упадет на лицо под другим углом, а она все это пропустит. Можно было смотреть на него часами - садиться на лекциях поближе и изучать каждый сантиметр кожи, тени от ресниц и пуговицы на рубашке. Даже не зная его, Антея всегда чувствовала, что он входит в комнату, чувствовала так остро, будто кто-то внутри нее опрокидывал ведерко со льдом. Возможно, это и называют предчувствием опасности, эти ледяные иглы, тающие под кожей. Тогда она не обращала внимания.
Сосед Шеррена по комнате упоминал, что некоторыми штуками в его вещах могла бы заинтересоваться полиция, а сын газетного магната из Швейцарии всем рассказывал, что профессор Марло вскоре покинет пост из-за обнаруженного в его научных работах признаках плагиата, и замешан в этом тоже непонятно откуда взявшийся Шеррен Холмс.
Эта таинственность приводила Антею в восторг.
Пользуясь внезапной опасной славой, он мог бы войти в самые закрытые клубы, самые привилегированные студенческие общества и дружить с наследниками империй, но почему-то выбрал именно Джима. Джима как-его-там. Джима-ты-кто-вообще-такой-чувак? Их часто видели вместе, бредущих прочь из кампуса с рюкзаками на плечах, или на самом последнем ряду аудитории, лениво черкавших друг другу записки, с трудом сдерживающих смех или наоборот, предельно серьезными, словно за решением задачи по математике. Конечно, о них шептались и в том самом, определенном смысле, но им обоим было наплевать, и это тоже восхищало Антею.
- Ты что, гей? – ляпнула она как-то и, как дура, подумала в очередной раз, что таких глаз не видела никогда в жизни. Он скользнул по ней взглядом и будто бы не нашел ничего интересного.
- А ты поступила в Оксфорд не сама, - последовал вывод, вполне закономерный, кстати: в этот университет поступали не люди, нет, скорее их влиятельные родители, титулы или мозги, на крайний случай – экстраординарные успехи в спорте.
И еще один вывод, произнесенный как будто писклявым персонажем из мультфильма:
- А когда ты трахаешься, ты думаешь о своей матери.
В то время Джим носил растянутые футболки с полустертыми надписями, отчаянно грубил и тут же надевал выражение «ну и что ты мне сделаешь?» на лицо. Конечно, спустя пару лет рядом с Шерреном он научился сдержанности и вкусу в одежде, перестал быть похожим на растрепанного дикого щенка, который не то играет с тобой, не то хочет подобраться поближе и цапнуть, но изменения были только внешними. Он был из тех, кого мать Антеи презрительно называла «почти дном», с кем она же запрещала даже разговаривать – бедность и глупость заразительны, считала она.
Возможно, безумие тоже.
- Вообще-то, я думаю не о матери, а о гребаной матери, чувствуешь разницу? – Антея посмотрела на Джима и наткнулась на понимающий, чуть оттаявший взгляд.
В тот день она была отпадной девчонкой. Из тех, что носят модные шмотки и никогда не выходят из дома без укладки, позволяют парням то, о чем они не смели и просить, и никогда не устраивают истерик. «Ах, ты хочешь сегодня посмотреть матч с друзьями, отлично, я давно мечтала посвятить вечер приготовлению омаров и еще, может быть, поцеловаться со своей подругой Кейт». Отпадные девчонки не обижаются, обожают секс и занимаются спортом, они не спрашивают, о чем думают их парни и любят ли они их, а еще они не существуют в природе, разве что в коллекции образов, которые Антея на себя примеряла.
- Так гей или нет? – в конце концов, ее интересовал совсем не Джим. – Понимаешь, было бы обидно, что такие гены пропадут зря, тебе обязательно надо подумать о человечестве и иметь как можно больше детей. Это так, на будущее.
Шеррен улыбнулся краем губ.
- Нет, - голос у него был тягучим и низким, словно с шипящими пузырьками шампанского. – Вот именно мне и не стоит иметь детей, человечество может быть спокойно за свое будущее. Ты пытаешься быть оригинальной, но задаешь не те вопросы. Почему бы не спросить напрямую о том, что тебя на самом деле интересует?
Что он, в конце концов, хочет услышать? Она посмотрела на Джима с немым вопросом: «может, переведешь?», но тот только недобро оскалился.
- Ты рядом со мной думаешь о размножении, а я собираюсь тебя использовать, - снова заговорил Шеррен. – Так всегда бывает с романтичными дурочками, хотя не только с ними – с людьми в целом, с женщинами чаще. Можешь не благодарить за откровенность, можешь свалить и поплакать в своей комнате, или послать меня куда подальше, но это будет еще банальнее.
Они оба ждали ее реакции. Джим слегка склонив голову набок, Шеррен – натягивая перчатки. Так учителя тянут время, ищут фамилию в табеле оценок, жмут на колпачок ручки, готовясь поставить «неуд», но все-таки поднимают на тебя глаза, дают шанс еще что-то сказать – вдруг ты все-таки помнишь события славной революции или, по крайней мере, знаешь имя Кромвеля.
Отпадная девчонка здесь не годилась, вернее, требовалась какая-то особенная ее вариация. Рок-звезды выбирают моделей, любители комиксов – Суперженщину, отец Антеи выбрал робота, закованного в отутюженную до скрипа блузку. Кто был нужен Шеррену, угадать не представлялось возможным. Он смотрел на нее снисходительно, с каким-то извращенным интересом, как на жертву эксперимента или розыгрыша. Или просто жертву.
- Вообще-то вместо рыданий я бы предпочла выпить.

В тот первый вечер они долго ехали в машине, почти молча, как перед похоронами или спортивным состязанием, когда каждый собирается с мыслями, сосредотачивается, готовясь обойти соперников и забрать награду. Тучи, застлавшие небо после обеда, оказались пустым обещанием: к вечеру показались звезды, снова запахло прелой осенью, а не грозой. Антея сидела на заднем сиденье своей собственной машины и смотрела, как Шеррен крутит руль – естественно и умело, как он делал все, за что брался.
- Приличные мальчики водят тебя по кафе-мороженым? Рюши и оборки, милый розовый цвет на валентинках? - это Джим. Он не разговаривает, а будто напевает себе под нос – пискляво и противно, как злодеи в мультфильмах. Потом его голос будто проваливается в яму, и начинает звучать глубоко и тихо. К этому нельзя привыкнуть, будто едешь по неровной дороге, то подскакиваешь на кочках, то падаешь с обрыва - в конце концов начинает тошнить. Он, конечно, об этом знает. – Или нет, они водят тебя в места повзрослее. Итальянские рестораны, прокуренные бары, что предпочитаешь?
Встретив взгляд Шеррена в зеркале заднего вида, Антея прошептала сразу обоим:
- Удиви меня.
И вот они хлопнули дверцами машины на пустой автостоянке перед баром где-то рядом с шоссе А420, южнее Шрайвенхема. В этом месте наверняка живут ведьмы, накладывают чары на любую технику – радио в машине заглохло еще по дороге. В телефонной будке трубка с оторванным шнуром свернулась на полу, как мертвая змейка. В таких местах ожидаешь увидеть сцену из «Твин Пикса», стоит только сойти с асфальта, как наткнешься на тело Лоры Палмер, амулеты, кости и кого-то, кто следит за тобой из темноты. Антея пыталась понять, должна ли требовать объяснений, хочется ли ей вообще знать, зачем Шеррен привез их в эту забытую Богом дыру, или еще немного постоять вот так в тишине, позволить ветру остудить горящие щеки.
- В момент опасности гормоны адреналин и норадреналин приводят все мышцы в состояние повышенной готовности, вариантов только два - бей или беги, - прошептал Шеррен ей на ухо, будто мог почувствовать ее состояние. – Тебе страшно?
Она уже не пыталась никого изображать, просто кивнула. Эти двое, Шеррен и Джим, в который раз переглянулись – вот что пугало ее больше всего.
- Если я скажу, что никто тебя и пальцем не тронет, ты успокоишься или разочаруешься?
- И то, и другое, посмотри на пальцы. – Джим улыбался широко и дружелюбно. Смотри, вот он я, весь как на ладони, что за нелепые страхи. Мы поладим, обещаю, говорили губы, но глаза оставались темными и чужими, как окно с закрытыми ставнями.
В тот момент она могла уйти, просто покрутить пальцем у виска, забрать ключи и сесть в машину, уехать подальше от Шеррена и Джима, изучавших вместе мировую криминальную историю – исчезнуть из их жизни, пока они не приступили к братьям Крей или аль Капоне. Ночь забрала бы ее с собой, туда, где теплым светом горели окна кампуса и слышался шелест страниц, работал фен у Дейзи в соседней комнате и все было привычно и правильно. Вся ее жизнь изменилась бы, если бы в ту ночь она уехала из этой дыры.
Но Антея осталась. Застыла на крыльце закрытого бара, будто на пороге чего-то нового, и дрожала уже больше от холода, чем от страха.
- Ну, что мы здесь делаем?
- Играла когда-нибудь в принца Персии?
- Причем здесь…
- Просто молчи и смотри на Джима. – Голос у Шеррена был такой, что слушать можно было всю ночь. И Антея слушала, как загипнотизированная, на темной стоянке, усыпанной окурками от сигарет, слушала и иногда забывала дышать.
Легенды об аристократах в доисламской Персии, ступивших на скользкую дорожку, весьма правдивы, узнала она. Одна из династий, свергнутых арабами, ушла в подполье и стала зарабатывать на жизнь незаконным ремеслом. Потом, в средние века, эта организация стала называться «Бану Сасан», империей Суперворов.
Джим тем временем достал из багажника свой рюкзак и расположился у самого дальнего от дороги окна. Антея против воли продолжала слушать.
- Воры «Бану Сасан» обычно делали лаз в стене или подкоп, но мы ограничимся окном, видишь? Потом, когда лаз был готов, они наматывали на палку кусок тряпки и просовывали внутрь. Если за этим не следовал выстрел из ятагана, значит, в комнате нет охраны. По крайней мере, на данный момент. Но как понять, что охранник просто не обходит здание или не задремал на посту?
Джим подобрал швыряемый ветром пакет и обернул вокруг сорванной с дерева ветки. Обернулся, играя бровями: как вам, нравится представление? Потом сунул ветку в открытую форточку, отодвинул занавески, увеличивая угол обзора. Видимо, увиденное ему понравилось, потому что дальше он стал делать еще что-то более странное: зажег карманный фонарик, порылся в рюкзаке и извлек оттуда скотч и радиоуправляемую машинку. Подвесил ее на тонкой веревке, закрепил фонарик и мягко спустил на пол.
- Персы использовали свечу и черепаху, - принялся объяснять Шеррен, - она ползла, освещая комнату, и можно было разглядеть окончательно, нет ли засады.
- Подожди, мы что, собираемся взломать чертов бар?
- Ты же хотела выпить.
Простые варианты, скажем, купить вина и пойти в парк никогда не рассматривались, позже Антея к этому привыкла, она даже кое-чему научилась. Десять лет спустя она хлопнула дверью родительского дома, угрожая, что никогда не вернется, а потом две недели вытирала столы в Макдональдсе, прежде чем леди Смолвуд пересилила себя и попросила прощения. Потом она устроила дочь на работу и не заподозрила, что ради этого все и затевалось.
Столько лет прошло, а Антея все еще помнит, как вслед за Шерреном шагнула в открытое окно и двинулась за ним вверх по лестнице, на второй этаж. Джим внизу закурил одну из сигар, найденных в ящике за барной стойкой. По воздуху поплыл терпкий запах вишни и табака.
- «Бану Сасан» использовали песок, чтобы слышать, если вдруг кто-то проснется и выйдет из комнаты, - зашептал Шеррен, рассыпая попкорн наверху, перед дверями спальни. Бар был из тех, что были так популярны в шестидесятые: предприимчивые владельцы строили их вдоль новых магистралей, рядом с заправочными станциями, а сверху приделывали еще один этаж, где селились вместе с семьей.
Так тихо, что слышно было, как капала на кухне вода. Музыкальный автомат мигал подсветкой, словно светилось рассыпанное драже; дармовое спиртное за стойкой, начищенные бокалы. И она, Антея, забравшись с ногами на высокий табурет, сняв туфли, представляла, как краска гнева проступает сквозь пудру на лице матери.
- Ты слишком громко о ней думаешь, - поделился Джим, сверкая в темноте глазами и выпуская очередную порцию дыма. – Черт, с тобой наверняка невозможно трахаться.
Видимо, вино сделало свое дело, смешавшись с адреналином, потому что Антея только улыбнулась. Она все также улыбалась, когда Шеррен, усевшись напротив, написал на ее руке черной ручкой «персидская ночь», чтобы она читала и вспоминала это мгновение до тех пор, пока надпись не смоется. Вот это мгновение – пустой бар, рассыпанный поп-корн, только они трое на всей планете.
Потом Шеррен посадил ее на барную стойку и поцеловал без всякой нежности, просто размазал по темной столешнице, по своей рубашке, потому что Антея все таяла и таяла, плавилась, как шоколад на солнце. Обвивала его ногами, босыми ступнями чувствовала сквозняк из открытого окна, колотила ими по ногам Шеррена, не то пытаясь освободиться, не то побуждая продолжать. Где-то в ее голове громом рокотал голос матери, уверявший, что она должна прекратить, по крайней мере, почувствовать неловкость, потому что Джим и не думал отворачиваться. Но она не почувствовала, а он не отвернулся, так и смотрел на ее раскрасневшееся лицо, когда Шеррен отступил на шаг.
- Я же говорил, мы тебя не тронем. По крайней мере, не сегодня.
Нормальные девушки не испытывают разочарования в такой ситуации, рокотала леди Смолвуд, но Антея не была нормальной, она была принцессой из персидской ночи. Они выпили еще, взяли пару запечатанных бутылок кубинского рома из кладовки, остывшие хот-доги в гриле за стойкой, и всю обратную дорогу пели дурацкие песни про глаза цвета сигаретного пепла.
*
Сначала Шерлок не обратил внимания на коробку. Вытащил руки из-под пальто, чтобы отправить смс Лестрейду, а потом укрылся еще и одеялом. Холодно было так, что даже думалось с трудом.
И опять этот запах – терпкий, едва уловимый, но определенно тот же самый, что и вчера.
На этот раз он исходил не от одежды, а просто витал в воздухе, не помогло даже открытое окно. Шерлок подумал о нем с минуту и счел неважным – в конце концов, пахло не так уж противно. Как и вчера, важнее был номер телефона. Лестрейд писал, что ничего сделать не может, а это значило, что оставался только один вариант, думать о котором было все равно что проглотить собственные шнурки.
Так Шерлок и лежал, под пальто и одеялом, с распахнутым настежь окном, когда Джон вернулся после утреннего приема, зашелестел пакетами на кухне и стал разбирать почту.
- Вот, это кажется тебе. – Слава Богу, он зажег огонь в камине. – Шерлок?
- Мм.
- Посылка.
После обеда принесли еще несколько – одинаковые фирменные пакеты, в каждой коробка с парой женских туфель, каким позавидовала бы любая голливудская знаменитость. Неношенные, пахнущие кожей, они выстроились в ряд на столе, потеснив ноутбук и стопки старых газет, а сам Шерлок расположился на стуле, не отводя от них глаз и, кажется, даже не моргая. Джон тайком на него поглядывал, видимо, подозревая в тайной страсти к переодеваниям – люди всегда подозревают его в самом худшем - Шерлок почти мог слышать, как знаки вопроса множатся у Джона в голове.
- Пока ни одной идеи.
Еще более явное недоумение, губы складываются в неровное «о».
- Ни одной увлекательной идеи, я имею в виду.
Это было знакомо – затишье после грозы. Лестрейд божился, что никаких стоящих дел у него нет, но на самом деле следовал распоряжениям Майкрофта и держал Шерлока на расстоянии от всего потенциально опаснее зубочистки. Не обычная скука, к которой Шерлок привык, не меланхолия, иногда на него накатывавшая и заставлявшая брать в руки скрипку, а нечто вроде искусственного купола, в котором он передвигался до тех пор, пока брат не ослаблял хватку. В такие дни, казалось, даже газеты издавались специально для него, Шерлока: ничего интереснее разводов и сплетен, какие-то вялые несчастные случаи и целые простыни, посвященные кабинету министров.
Возможно, Майкрофт никак не может забыть того самого первого случая. Одноклассник Виктор Тревор с его вечно опущенными глазами, и Шерлок, обещавший маме «попробовать завести друзей». Не стоило приходить в тот дом, не стоило спрашивать у отца Виктора, что он прячет в саду под розовыми кустами, и уж точно не стоило возвращаться ночью и наблюдать, как садовник это что-то откапывает. Шерлока нашли связанным в багажнике машины, он пролежал там остаток ночи, пока мужские голоса снаружи пытались решить, что с ним делать. В тот раз именно Майкрофт указал полиции, где искать, заставил их слушать себя, семнадцатилетнего школьника, проявив необычайную для его возраста властность. Именно он первым рассказал, что украшения, выставленные на витрине ювелирного магазина, где работал отец Виктора, ловко заменили на подделки.
С тех пор он смотрел на Шерлока со смыслом, поднимал брови определенным образом: без меня ты давно был бы закопан под розовыми кустами, дорогой брат.
Тот редкий случай, когда спасение жизни означало проигрыш.
Поэтому так не хотелось ему звонить. Поэтому Шерлок рассматривал туфли, кружил по комнате, вспоминал про неоконченные опыты и время от времени спрашивал Джона, не передумал ли он насчет изучения брызг крови. Еще одного Сэма можно было достать у полицейских судмедэкспертов, иногда они ставят опыты, доказывая суду, в каком направлении разлетались мозги жертвы уличных грабителей.
Потом миссис Хадсон принесла еще одну коробку, восьмую по счету, и одна из догадок подтвердилась: поисковая строка вывела адреса магазинов марки, и только один из них был Шерлоку знаком: Воксхолл-кросс, 8. Пять пар туфель были черного цвета, значит, добавляем цифру пять, и получаем фетишиста из МИ-6, рассылающего по городу дизайнерские туфли. Замечательно.
Ладно, было еще кое-что.
- Пошли, Джон.
- Что, все-таки пришла идея?
- Просто нужен свежий воздух.

Дверь открыла хорошо одетая женщина с заплаканными глазами, на коврике в прихожей ютились вчерашние газеты, неубранная посуда на столе говорила о том, что быт волновал ее сегодня меньше всего. Шерлок махнул удостоверением Лестрейда перед ее носом и поставил ногу так, чтобы дверь она закрыть не смогла.
- Я вижу, полиция у вас уже побывала, но мы из другого отдела. Миссис Сент-Клэр?
Джон неловко переминался с ноги на ногу за его спиной, но, по крайней мере, не задавал вопросов. В нужные моменты он собирался и, видимо, пускал в ход старые привычки: высовываться из окопа только тогда, когда пулеметы прекращают стрелять.
- Я же все рассказала, почему вы просто не прочтете… то, что писал тут другой инспектор. Показания.
- Предпочитаю сам задавать вопросы, кроме того, понимаете, почерк у него просто ужасный.
Только при встрече можно читать микродвижения лицевых мышц, искать признаки лжи в движении пальцев и в складках одежды. Но это лишняя информация.
- Позволите? – он протиснулся мимо женщины, оставив Джона разбираться со слезами и всхлипами. Пусть поговорит с ним, пусть расскажет, как ее респектабельный муж-нейрохирург два дня назад не вернулся с работы, как его дизайнерский пиджак прибило к берегу у доков в Уайтчепеле, вместе со всеми документами в кармане. Оказавшиеся рядом патрульные отогнали бездомных, положивших глаз на содержимое бумажника, а газеты на всякий случай поместили краткую заметку в раздел криминальной хроники и ждали, пока будет найдено тело, чтобы написать статью побольше и послезливее.
Квартира Сент-Клэров была из тех, что наводят на мысли о хорошем вкусе и благосостоянии. Майкрофт жил в похожей: добротная мебель, сверкающая кухня, едва уловимый запах полировки для дерева – порядок и дотошность, ручки на дверях гармонировали со шпингалетами на окнах, и все равно возникало ощущение, что никто здесь не живет.
На кухне слышались голоса и шепот закипающей воды, скрипнули стулья. Джон каким-то чудом знал, что говорить, это удивляло с самого первого их совместного дела, потом переросло в нечто вроде благодарности, чувство было новым, непривычным, обычно люди Шерлока только раздражали, но Джон… Джон своим мягким голосом успокаивал женщину на кухне и давал шанс осмотреться в квартире.
- … получал угрозы или вел себя нетипично?
- … нет, он бы сказал, я не думаю…
-… тогда, может…
Всхлип, шелест бумажных салфеток.
- Тот инспектор тоже намекал на самоубийство, но я не думаю, он…
Он купил пару книг Стивена Хокинга в новом издании, билеты в «Олд Вик» на следующую неделю и новую модель телефона, неохотно сообщил Лестрейд сегодня утром, проверив банковскую карту Сент-Клэра. Его имя значилось в команде яхтсменов-любителей, собиравшейся летом на соревнования в Италии, их сайт в Интернете пестрел фотографиями одинаковых мужчин – мужья, отцы, успешные в работе, натянувшие гидрокостюмы на оплывшие с годами тела.
Люди любят думать, что лучшие годы у них впереди, а потом обнаруживают в зеркале незнакомого человека – кожа уже не помнит румянца, а еще ипотека и дети, и машина давно требует ремонта. Именно тогда мужчины заводят любовниц и ввязываются в авантюры, находят новые хобби. Зачем он об этом думает? С фотографий над камином на Шерлока смотрела идеальная семья в идеальном доме, в котором не было абсолютно ничего интересного для расследования. Разгадку исчезновения Сент-Клэра следовало искать в другом месте – в Уайтчепеле, там же, где нашли его пиджак.

- Необязательно было грубить.
- Я же ничего не сказал.
- Вот именно, Шерлок! – бесполезный жест руками, потом глубокий вздох «Дай мне Бог терпения».
Что-то эмоциональное – вступиться за плачущую женщину? Легко было прочитать по лицу Джона, что брился он на работе, а свет падал справа, от окна, или что он проспал – по тому, как плохо выглажена рубашка, но понять, о чем он говорит, иногда не представлялось возможным.
- Людям не нравится, когда якобы детективы врываются в их дома и уходят, не ответив даже на пару вопросов.
- Ты же поговорил с ней.
- А ты сказал на прощание, что вероятность найти ее мужа живым составляет десять процентов.
Шерлок пожал плечами – люди всегда просят правды, а потом обижаются, когда ее получают.
Джон закипал: в таком состоянии он обычно просит идти извиняться, или хлопает дверью, выходит в непогоду, или, на крайний случай, включает вечерние ток-шоу и прибавляет звук. Такая же медленная пытка, как слушать воспоминания миссис Хадсон.
- Это было… нехорошо? – покорно поинтересовался Шерлок и остановился перед огороженными красной лентой строительными лесами. – Мы пришли.
- Нехорошо, да. – Джон как будто только что увидел, где находился, и теперь по-особому расправил плечи, даже походка изменилась. Темные переулки, бары, из которых то и дело выскакивали одинаковые субъекты в куртках с капюшонами и раскрашенные девицы, цокающие каблуками. - Ну, куда теперь?
Вход украшали таблички, предупреждающие о ремонте и необходимости соблюдения техники безопасности.
Торговый центр закрыли на реконструкцию, когда выяснилось, что неправильно спроектированный фундамент идет вразрез с многоэтажностью, и теперь инженеры бились со сметами, явно понимая, что дешевле ломать и строить новое, чем переделывать уже возведенное, здание ветшало и зарастало пылью, а внутри кипела своя маленькая жизнь. В отделе GAP высился хромоногий мангал, тлели угли, рядом со входом в H&M кисло пролитое пиво, а около лестницы, в самом стратегически верном месте, распростерся матрас старше Шерлока, недавно горевший и являвший миру свое поролоновое нутро. Распростертое на нем тело было Шерлоку незнакомо. Новенький?
- Мы ищем Реджинальда, он здесь?
Тело с трудом приподнялось на матрасе – точно, новенький, вернее, новенькая. Озираясь, вынырнула из сладкого забытья, не понимая, как здесь оказалась. Только что во сне была симпатичной студенткой-археологом, влюбленной в профессора, а проснулась сорокалетней седой старухой, пахнущей немытой плотью.
- Реджи? – прохрипела она. – Внизу, у фонтана, там у него штаб.
Шерлок шагнул на матрас, как ни в чем не бывало стал спускаться по лестнице, Джону пришлось последовать за ним, подальше от бездомной с ее блеклыми глазами, беззубой улыбкой и напутствием:
- Хрен собачий вам в помощь.
Нижний этаж подвергся кардинальным переменам. Там, где раньше шелестела оберточная бумага и благоухал парфюмерный магазин, теперь поселились совсем другие запахи. Навешанные на застывшие раздвижные двери одеяла делили пространство на отсеки, а заржавевший фонтан напоминал выброшенного на берег осьминога.
Реджинальд заметил Шерлока первым, поднял голову, как взявшая след собака. Тростью отвел руки – все одинаково грязные, потянувшиеся, чтобы помочь ему подняться, и с трудом выпрямился сам, точь-в-точь король подземного мира и его свита.
- Мне нужны те, кто нашел пиджак сегодня в доках, в Уайтчепеле, - пояснил Шерлок. – Светло-серый и дорогой.
- С документами на имя Сент-Клэра? Тьфу ты, вот неприятность приключилась, - Реджинальд покачал головой. - Читал в газетах.
- Ты же слепой.
- Минни мне читала, а вообще необязательно напоминать старому человеку о его увечьях, кто вас воспитывал, молодой человек?
Не нужно было оборачиваться, чтобы ощутить, как напрягся Джон. Темнота вокруг двигалась и жила своей жизнью, а Джон Уотсон привык, что крадущиеся тени, затаившиеся с оружием тени всегда делают это с недобрыми намерениями. Мозг привычно набросал пути отхода в случае опасности, но сегодня это было лишним.
- Так, был у меня один наставник. Правило первое – не поворачиваться к бездомным спиной. Правило второе…
- … не приходить с пустыми руками, - заулыбался Реджинальд. – Кто это с тобой? Перестаньте так часто дышать, доктор, - доктор же? Или больной? А то лекарствами пахнете. Никто вас не тронет, здесь не нападают на друзей.
Словно булыжник, Джон бросил тяжелый взгляд на Шерлока. Они знали друг друга всего ничего, просто делили квартиру и боролись за пространство в холодильнике, и за это «всего ничего» Джон успел застрелить человека, повстречаться с бандой азиатских убийц и чуть не взорваться в бассейне. Казалось бы, хуже ничего быть не могло, разве что узнать, что его сосед по квартире водит дружбу с бомжами, хотя нет, кое-что хуже все-таки было – Джон надеялся, что по крайней мере домой он их не водит. Возможно, теперь он никогда не сможет сидеть в своем кресле в гостиной, не принюхиваясь и не думая об антибактериальных салфетках.
Реджинальд как по заказу почесал седые патлы, оскалился в беззубой улыбке. Да, этот старик определенно мог похвастаться не только обонянием, но и проницательностью. Еще один камень-взгляд в спину Шерлока.
- Стоило прислать смс, мистер Холмс, не тратить время из-за… н-да. Но лучше пусть Минни расскажет, это она с ним была.
Кажется, ничего рассказывать было уже не нужно. Если Минни была с Сент-Клэром, значит, дело касалось одного из этих «увлекательных приключений по изнанке Лондона», туров, которые она проводила для ищущих острых ощущений богачей. Тысячу фунтов за то, чтобы тебя переодели в лохмотья и позволили поспать на холодном асфальте, завернувшись в вонючее одеяло.
Люди все-таки странные существа. Вот Майкрофт иногда выходит с этой куколкой - как ее, Агнесса? – короче, выходит с ней из машины и покупает дурной кофе в одноразовых стаканчиках, стоит под зонтом, с неба моросит, а он, кажется, наслаждается жженым привкусом и картоном на губах. И она, Анетта, тоже делает вид, что наслаждается, а потом тщательно полощет рот в ванной на Бейкер-стрит, потому что на самом деле кофе ей не нравится, и под дождем стоять – тоже. Люди странные существа, да: делают то, чего делать совсем не хотят, подчиняются начальникам и правилам общества, а когда им хочется вываляться в грязи и побыть кем-то другим, они покупают кофе в пластиковых стаканчиках или туристический продукт «Изнанка Лондона».
- Сент-Клэр был вашим гостем? – разочарованно протянул Шерлок, теряя интерес.
Минни, выглядевшая на удивление опрятно – все-таки работает с приличными людьми, - закивала, позвякивая массивными сережками.
- Сидит теперь в полиции, а пиджак выбросил, когда увидел патрульных на берегу, так и не признался, что одежда его. Задержали сразу, по подозрению в похищении самого себя. – Минни захихикала, сережки снова звякнули. – Разве не смешно?
- Но почему он не признается? – вступил Джон. – Господи, его жена места себе не находит. Вы должны были поговорить с полицией, объяснить…
- Сразу видно, что вы не врубаетесь, доктор, - Минни заговорила резко и с вызовом, показывая дворовое воспитание. – Правило третье – не вмешивайся в чужие дела.
Джон повернулся к Шерлоку, сузил глаза.
- Ты ведь уже понял, да? Почему он в полиции и молчит, и позволяет жене считать его мертвым.
- Потому что он был не один, естественно.
Минни кивнула, развела руками – мол, чужие любовницы это вообще не мое дело, а Реджинальд расхохотался.
- Я всегда говорю – если мужчина ведет себя странно, ищите женщину.
Ищите женщину. Точно.

то би продолжено

комментарии буду оставлять тут dafnadd.diary.ru/p195230010.htm

запись создана: 23.12.2013 в 20:43

---

NY Times о гостиничном сервисе в Сочи и вообще It's Russia

...On Sunday, a man in a lobby was drilling into a ceiling, working above and just to the left of a blinking Christmas tree. (в феврале-то?! да ладно, еще месяц есть в запасе до марта)

A Christmas tree?

“It’s Russia,” said one of many young women who work here. She shrugged.

As an all-purpose explanation for many of the head-scratchers here, “It’s Russia” will do. It would have been a good answer when this reporter woke his first night, at 3 in the morning, to find a man with a Scandinavian accent in his bedroom. This gentleman wanted to know why someone was sleeping in the suite he had been assigned to and for which he had been given a key....

Очень забавная статья о том, как предолимпийский Сочи удивляет иностранные СМИ

mobile.nytimes.com/2014/02/04/sports/olympics/s...

@темы: реал

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

05.02.2014 в 08:57

Пишет  treeckster:

04.02.2014 в 22:53

Пишет  Grey_m:

04.02.2014 в 19:05

Пишет  1986-2004:

Шведский ролик в поддержку ЛГБТ в преддверии Олимпиады.
Посмотрите, он потрясающий.
Поразительно, что нашлось столько людей, вызубривших чужой гимн на чужом языке и пришедших на стадион для поддержки русских ЛГБТ.
Комментарии к ролику ужасные.
У кого есть аккаунты на ютубе (зайти также можно через гугл+) - давайте разбавим негатив благодарностью шведам.
Они это заслужили.
Прошу перепост (с)  Mel_Eva

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

сезоны 3

Ахаха, посмотрела Шерлока наконец. Пошла в твиттер к МГ и вообще в твиттер почитать срачи-холивары, но мы, видимо, с теми людьми смотрели разные эпизоды, потому что все восторгаются и умоляют сказать, что Мориарти жив.
Мне как-то ни холодно, ни жарко. Поржала, повосхищалась крупными планами Мартина и внезапным перетаскиванием одеяла в сторону Майкрофта (ну, люблю я его, че). Вместо Шерлока увидела Кмрбртча, играющего Шерлока.Это как-то

по-матерному

блядски плохо.
А еще внезапно его (их, вообще-то, Шерлока, и кмрбрбча опять же) его-их родители разрушили мой фанон
В целом не зашло. Детектив куда-то испарился, логические выкладки, дедуктивные скороговорки. В сцене в поезде все ждала, что Шерлок каким-то чудом разгадает код, которым бомба активировалась, и дезактивирует ее. Я ниче не смыслю в бомбах, если что) Все галопом, смотришь - офигеваешь. Андерсон с фанклубом поверг меня в нервное хихиканье. В превью к сезону мне почему-то показалось, что персонаж станет интереснее. Лейтрейд говорит о его "деле", которое попросит пересмотреть. Я думала, что он Шерлока ждет больше за этим - знает, что только ему под силу это "дело" распутать. Приглючилось.
Во второй серии вообще какой-то костюмированный трэш ожидается, как я поняла.

Больше удовольствия доставляет пока третий сезон совсем другого - Whitechapel, и на то есть причина - еще один социопат в пальто, млин. Дежавю какое-то. У этого есть еще маниакальная страсть к чистоте. У babumomma, по-моему, есть такой ориджинал про пару маньяков: в самом начале описывается, как девушка переставляет баночки в ванной в строго определенном порядке, вот у этого инспектора Скотланд-Ярда нечто подобное. Псих, однако
Мне что нравится, никаких супергероев. Никто не тащит пулемет на встречу с гангстерами, нет, не изображает из себя Бонда (кмбрбч был близок в первом варианте спасения, Шерлок Бонд, хых). Нет, нормальный человек будет стоять и нервно щелкать выключателем, включать-выключать свет потными ладонями. Это я про Уайтчепел, если что.

а вот и он

А да. всех с новым годом!

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Не прошло и пятьсот лет, как я сходила на Франкенштейна, ага. Слава Богу, в зале не было никаких йуных фанаток Бенедикта вашего Камбербэтча (ага, все время ошибаюсь с фамилией), люди вообще очень такие спокойные. Пара рядом вообще обсуждали какую-то роль Алана Рикмана, я прониклась, хотела даже поинтересоваться, о чем это они.

Ну что сказать. Политкорректность, мнэ-э-э... заставляет думать, что Виктора все-таки в семью подбросили Его отца вообще играет вроде бы тот же темнокожий человек, что и Кингсли в ГП. Причем плохо играет. Трэшак.

А вообще класс, конечно. Самое главное, нет такого тягостного ощущения, какого я ожидала, финал где-то под Архангельском им, конечно, удался. Он не безнадежный, трешовый, опять же, и даже дает какую-то надежду. Потом они вместе, Существо и Виктор, сваливают в закат. Тут уже как кто додумает. Вообще хотелось бы посмотреть и другой вариант, да. Для сравнения. Повешу тут картинку, чтоб было просто

Ну и вот еще чтоб два раза не ходить - на ХН конкурс же. Вот сейчас вспомню свой пароль от профиля в архиве - пойду священной войной против отзывов "Ой, не люблю драму, пойтому 2 вам из 5". Что за люди на фиг.

@темы: конкурсы, сводка с фронта, реал

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Сэмы, глава раз

- So he’s not…
- Not what?
- I don’t know… criminal mastermind?
- Close enough.
Sherlock 1.1

Майк выглядит удивленно – брови подпрыгивают, пытаются коснуться корней волос, в глазах жирные знаки вопроса. Ха, иногда эти мультяшные образы так настойчиво лезут в голову. Жаль, под рукой нет фотоаппарата.
Я бы вывесил это фото в интернет. Я бы подписал рядом комментарий, какой-нибудь пошлый и тупой комментарий вроде «имел я это ваше британское правительство». Никто бы шутку не оценил, конечно. Разве кто-нибудь знает Майка?
Можно щелкнуть его на айфон. Проблема в том, что пока я наберу пароль и включу камеру, выражение лица напротив станет непроницаемым, так что бесполезно даже пытаться.
- Давай, - говорю я, - у нас десять минут.
- Люди, - говорю я, - обычно решаются на поступок в самый последний момент.
В университете нас учили брать интервью. Главное, советовали там, уметь подстраиваться под собеседника. Поза. Интонации. Лексика. Вопросы должны быть точными, но требовать развернутого ответа. Не нужно спрашивать «боитесь ли вы умереть?», нужно спросить почему.
- Давай, Майк, - повторяю я. – Скажи мне, как мы с тобой до такого дошли.
Лебеди нарезают круги по искусственному озеру. Они просто офигевают от того, что все вокруг ненастоящее – и люди, и хлебные крошки, которые они им кидают. Солнце карабкается по высоткам в центре, пыхтя от усердия, небо дружелюбно-синее до самого горизонта. Как давно я не замечал ничего подобного, и вот нате вам: сидя на скамейке в парке, жалею, что проспал последний восход.
Жить нам остается несколько минут.
Майк вертит в руках зонт - прикидывает, можно ли использовать его как оружие. Вопрос здесь не в этом. Использовать-то легко: закинуть полукруглую ручку на шею и дернуть, как умелое лассо. Если приложить достаточно силы, можно сломать шейный отдел позвоночника. Майк все это знает, наверняка он даже делал что-то подобное.
Он решает – стоит ли пачкаться на этот раз.
Милый добрый старина Майкрофт.
Мне даже не нужно под него подстраиваться. Никакие позы, интонации и лексика не требуются, мысли у нас текут в одном направлении, находятся, так сказать, на одной и той же широте-долготе. Еще у нас в какой-то степени одно на двоих прошлое и полный чемодан взрывчатки под ногами.

***
Тем, кто почти в теме, Мертон представляется сакральной жертвой. Для тех, кто не в теме совсем, объясняю: Мертон – это тот парень, который отдувается за остальные СМИ. Стоит лето, с новостями негусто, это время, когда газеты поливают грязью другие газеты. Это война новостных поводов, бомба для конкурентов на первой полосе.
Мертона обвиняют в прослушивании телефонов. В размещении камер у подъездов знаменитостей, в тех грязных методах добычи информации, от которых старательно уберегают на занятиях по этике. Их-то я хорошо запомнил, эти занятия, их хорошо помнят все, кто когда-либо учился на журфаке. Будущие рекламщики. Успешные пиар-менеджеры. Пулитцеровские лауреаты.
Несколько лет они бездумно ходили на занятия и только на курсе по этике усвоили, наконец, все секреты профессионального мастерства. Черный пиар. Реклама опасных для жизни продуктов. Добыча информации любым путем. Секрет не в том, чтобы научиться на этом зарабатывать, секрет в том, как научиться с этим жить.
Джеймс Мертон прослушивает телефоны британских подданных. Другие СМИ прослушивают телефоны Мертона. На его месте мог быть любой, но он виноват еще и в том, что тиражи у него гигантские.
Мы с Мертоном тезки, у меня – кепка и пароль от его компьютера, у Мертона – удавка на шее, невидимая, конечно, парни в полицейской форме аккуратно ее затягивают. Мертон проводит последние дни на свободе.
- Ты должен уничтожить документы, Джим, - он управляется с куриными крылышками и прихлебывает из горлышка виски. Палец, которым он тычет мне в лицо, жирный от соуса. - Ты уничтожишь все камеры, которые полиция еще не нашла. Все записи с компьютеров. Если понадобится, сожги чертов офис.
- Это конец, Джим, - говорит он печально. Изо рта несет запахом мертвых куриц в соусе. – Завтра офис опечатают и с удвоенным рвением примутся за расследование, черт бы их побрал. У тебя только одна ночь, Джим. Уничтожь все, пока не поздно.
Так у меня появляется стартовый капитал. Архивы, хранящие в себе секреты британских граждан – актрисулек, финансистов и политиков. Они облегченно вздыхают, когда их имена не всплывают на громком судебном процессе, и продолжают жить своей жизнью, не подозревая, что я держу их судьбу в своих руках. И я не знаю, тогда еще не знаю, что мне со всем этим делать.

***
Когда вы берете в руки газету, вы читаете то, что отбирают для вас девочки-редакторы. Представьте огромную комнату с окнами на Сити и длинный-длинный ряд компьютеров. Сюда стекаются самые срочные сообщения новостных агентств, девочки-редакторы сортируют их в порядке значимости. В следующем ряду другие девочки мониторят иностранную прессу. Они год за годом учили языки, чтобы читать в оригинале, как русские притесняют грузин в Южной Осетии (кто-нибудь знает, где эта херня вообще?). Год за годом они выводят иероглифы, учатся арабской вязи, чтобы узнать первыми, как именно погибли в руднике тринадцать саудовских шахтеров.
Я встречался с одной такой девочкой-редактором. У нее были крепкая задница и странное чувство юмора.
- Они сварились там, как в супе, - хихикала она за обедом, - Джим, представляешь? Суп из ма-а-аленьких китайских рабочих в стальном котловане. Накормить можно было бы половину голодающих в Африке.
Девочка сидела на таблетках. За работой она закидывала их в рот, как M&M’s.
Я тогда был обыкновенным Джимом из отдела криминальной хроники. Когда девочка принесла однажды отсортированный список новостей, мы трахнулись прямо в моем кабинете, а потом разошлись каждый по своим делам: она – читать про задушенных младенцев, я – за поручениями к Мертону. У меня всегда их было много, ведь занятия по этике я усвоил с отличием.
К чему я все это рассказываю? Просто все не так, как вам кажется. Вы надеетесь на королеву и премьер-министра и ничего не знаете о Майке. Между тем он намного круче.
Про него никогда не упоминают в новостях, и в газетах не пишут. Вы не увидите его физиономию на саммите G8 в Брюсселе. На свадьбе принца Уильяма в Лондоне. На переговорах по ядерному разоружению в Тегеране.
Но, скажу вам по секрету, он там - пока девочка-редактор жрет таблетки перед монитором, именно он решает, что она прочитает в следующую минуту. Какими заголовками будут пестреть газеты утром.
Он элегантно чиркает спичкой, ждет несколько секунд для драматизма, а потом зажигает фитиль. И вот империя Джеймса Мертона взрывается, будто начиненная оглушительными хлопушками, вокруг кружатся свистящие птички.
Ох уж эти мультяшные образы.

***

Вообще я не очень люблю вспоминать Мертона. Можно сказать, именно он виноват, что я таким стал. Надо же кого-то винить во всем.
А может, благодарить?
Неважно.
Представьте, на моем столе девочка-редактор из отдела новостей. Она стонет тонким голоском, как воительница в трусах из мультика-анимэ, ее грудки скачут, она вся-вся мокрая, а тут на столе шипит коммутатор.
- Куда ты запропастился, черт тебя бери? – сквозь помехи взрывается гневом тезка Джим.
Представьте, как я ненавижу его в тот момент. Как мне хочется запихать поглубже в него куриную ножку.
Девочка хнычет, сгребает руками папки со стола и роняет их на пол. Задница у нее вся в красных пятнах от моих ладоней.
- Джим? Джим! – орет Мертон, и я представляю, как слюна брызгает в тот момент с его полных губ. – Ты должен что-то придумать, иначе на первую полосу пойдут советы по садоводству. Проверь минфин. Проверь Степлтона, электронную почту, камеры - все, что угодно!
Я кончаю. Девочка подбирает с пола шмотки и засовывает в зубы сигарету.
- Меня так не трахали с выпускного, - сообщает она. – Знаешь, ты мог бы заходить ко мне по вечерам.
- Ты меня слушаешь или нет? – орет Мертон.
Девочка диктует адрес. Мертон раздает поручения. Он говорит, я должен раздобыть материал, даже если мне придется кого-нибудь для этого убить. Она говорит, что наденет черные чулки и привяжет себя к кровати.
Люди совсем не могут без меня обходиться.

***
Я расскажу вам, как впервые встретил Майка. В конце концов, эта история про него, а я давно ничего не писал с такой охотой.
Я не сплю четыре дня – веки по весу напоминают два пуховых одеяла. Птички шепчут о покушении на министра, и я повсюду следую за ним, не зная, когда это произойдет и как. Может быть, его «Мерседес» взорвется прямо на моих глазах, может, в министра выстрелят, когда он будет жевать брокколи в ресторане. Я должен быть на месте первым, я должен быть там раньше, чем сами террористы.
Восклицательный знак мигает, как новогодняя гирлянда, потом становится красным, или это просто в глазах темнеет. Я курю у подъезда чиновничьего особняка. Обхожу по периметру сад. Достаю даже фальшивый пропуск в министерство.
Потом выясняется, что нападение предотвращено спецслужбами. Я почти разрешаю пуховым одеялам-векам опуститься.
- Ничего, - бормочет Мертон, - мы напишем о сорванном покушении. Боевики в самом сердце нации – кто следующая жертва?
- Это конфетка, Джим, - он потирает руки. – Ты мой славный мальчик.
Стоит ночь, газета с сенсацией на первой полосе уходит в печать, когда в редакции появляется тот человек с зонтом. И я пропадаю.
Нет, правда. Видели бы вы его.
Походка. Руки. Осанка. Взгляд.
Охрана сначала не хочет его пропускать, и тогда рация у них на столике истошно вопит голосом моего шефа:
- Какого хрена вы там творите, вашу мать! Пропустить! Немед…! – слышно, как он что-то дожевывает и второпях проглатывает, а потом заходится надрывным кашлем. Бравые парни из охраны выглядят растерянно.
Незнакомец сладко улыбается. На меня он не обращает ни малейшего внимания, он уверенно и томно – томно? Я это сказал? – двигается к кабинету Мертона.
- Разумеется, нет, - говорит он в трубку телефона. – У меня нет никаких рычагов давления на прессу.
Он ни к чему не прикасается в здании. Открывает двери носком туфель, на кнопки лифта нажимает кончиком зонта.
- О чем вы говорите? Очевидно, вы переоцениваете мои возможности. Я занимаю только небольшой пост в кабмине…
Двери лифта захлопываются.
На следующий день в газете можно почитать советы для садоводов.

***
Потом, много позже, девочка-редактор получит повышение и станет журналисткой. Она даже бросит жевать таблетки на работе и спрячет черные чулки в самый дальний угол шкафа.
- Знаешь, - скажет она мне, когда мы будем сидеть в ее квартире и придумывать личность Ричарда Брука, - знаешь, Джим, я тогда обратила на тебя внимание, потому что в тебе было что-то животное.
- Я думала, ты потеряешь это со временем, - скажет она, - тебе станет скучно. Но ты выходишь на новый уровень.
Ох уж эти геймерские эпитеты. Нарисованные образы. Я думаю, что задница у нее уже не такая крепкая, и это чертовски грустно, что я плачу, как может плакать о прошлом Ричард Брук. Никто не молодеет, задницы отвисают, и в конце концом мы все умрем.
Незадолго до этого вечера и слез Майкрофт сажает меня в тюрьму. Каждый вечер у нас свидание, и это его раздражает. Я его раздражаю.
- Ты никогда не обращался к психотерапевту? – спрашивает он. – Полагаю, хороший специалист мог бы тебе помочь - расстройство личности сейчас встречается не так уж и редко.
- Все, что нужно, - говорит он, - это контроль.
Когда в камере светло, я могу более-менее рассмотреть свое отражение в железной тарелке-миске. Майкрофт никогда не наблюдает за тем, как меня бьют: он эстет, он ханжа, предпочитающий все делать чужими руками. Он как я, наши мысли на одной широте-долготе, мне даже не надо под него подстраиваться, не нужно специальных навыков, хотя в университете нас и учили правилам информативной беседы. Можно сделать ошибочное обидное предположение, чтобы вывести человека из себя и выудить из него правду.
- Ма-а-айк, - тяну я. Звучит почти как «аллилуйя». Я молюсь на него. Дрочу на него. – Майк, каково это – хотеть собственного брата?
Синяки от ударов зонтом цветут на моей спине всего пару недель, но вид Майкрофта в тот момент – тяжелое дыхание, ярость в глазах – запоминаются надолго.
Может, именно этого мне всегда и хотелось – расшевелить его.
- Что, разве нет? Ты его не хоче-е-ешь? – мультяшные голоса звучат в голове хором. Я сам как мультяшный герой с синяками-радугой на физиономии. – Ты не хочешь подойти к нему близко-близко?
Я крадусь к нему, Майк непроизвольно отступает к стенке. Он мог бы уйти, оставив меня за решеткой, или вызвать охрану, но он этого не делает. А значит, мне все можно.
Мне можно все.
Мять, кусать, лизать его губы. Вжимать его в шершавые холодные стены. Залезть рукой под пиджак и пачкать белоснежную рубашку. Мои ладони движутся сами по себе, а я ловлю его взгляд – изумленный, злой…живой? Еще несколько секунд он напряжен, а потом зонт выпадает из его рук с тяжелым глухим стуком, а сам он прикрывает глаза. Его губы, сигаретно-мятные губы, открываются мне навстречу, и я, как животное, впитываю в себя этот вкус, хочу сохранить его на языке и всегда носить с собой.
Когда я дергаю его ремень, в груди что-то сладко екает. Может быть, так всегда бывает, когда долго чего-то ждешь.
***
После того, как он впервые появился в редакции, прошло месяца два. Я в восхищении. Я пропадаю.
К тому времени мои руки глубоко в карманах Мертона, этот потный любитель острой пищи, этот глава издательского дома во всем мне доверяет.
- Поразительно, когда ты все успеваешь, - хвалит он меня. – Ты заменяешь собой сразу нескольких сотрудников.
Я нахожу тех, кто ставит камеры и прослушки. Я выведываю самые постыдные секреты. У меня появляется что-то вроде агентурной сети, источники во всех социальных слоях, вплоть до самого верха; деньги издания открывают мне любые двери. Позже, на суде, я скажу, что Мертон меня заставлял. Грозил уволить с работы.
Майкрофт в самом углу зала заседаний будет сладко мне улыбаться.
Это будет всего-то через несколько месяцев, а пока я расту в профессиональном плане, и только одно меня огорчает - я не знаю, кто оставил меня с носом. Кто такой тот человек с зонтом.
- Говорят, он шпион ЦРУ, - нашептывают мне информаторы. – Может, он киборг из будущего. Может, его и вовсе не существует.
- Не лезь в его дела, - пожимают плечами, - считай его призраком и помни, что спиритические сеансы дорого тебе обойдутся.
Тогда я увольняю половину этих недоумков, которых в прессе именуют «информированными источниками». Я беру записи камер видеонаблюдения у охраны и просматриваю их по вечерам вместо порнухи – вот он выходит из сверкающего автомобиля без номеров, вот не спеша двигается через пустынную стоянку.
Осанка. Походка. Костюм. Власть.
Именно в то время я впервые думаю о том, что с мужчинами тоже смогу. Это никакое не озарение, не душевная травма и ничего такого подобного. Просто я хочу этого, вот и все.
Я рассказываю высокому парнишке по имени Эд, которого встретил в баре, про занятия по этике. Мы сидим в его машине, в воздухе висит кислый запах пролитого пива и травки.
- Образование не готовит нас к реальной жизни, - жалуюсь я, а парень Эд трется лицом о мою ширинку. Это мой первый раз с парнем, мне интересно себя испытать. Я двигаю бедра вверх и насаживаю его влажный рот на себя до тех пор, пока он не начинает захлебываться. Он просит меня быть аккуратнее. Он просит меня быть не слишком усердным.
- Все, чему меня там учили, мне не пригодилось, - слезно сетую я, не обращая на него внимания, - пришлось переучиваться. Но это не самое обидное. Понимаешь, Эд, до последнего времени я был уверен, что крут.
Зрачки у Эда размером с маленькую планету, надпись «Погладь меня» на трусах. Я стягиваю их вместе с джинсами и говорю:
- Люди будут думать так, как им укажут. Они верят всему, что написано в газетах, так что я просто пророк, я чертов Нострадамус.
Когда я проникаю в любезно подставленный зад, становится невыносимо жарко, как будто распахнулась дверца раскаленной докрасна духовки – по спине струится целый водопад пота. Запах травки въедается в кожу и зудит, но больше всего меня бесит химический запах смазки. Я хочу избавиться от него, я засовываю пальцы Эду в рот, вытираю их об его светлые волосы. Перед глазами полихромная пелена, я, кажется, даже теряю сознание, а кончить все никак не могу.
- Самое обидное, - говорю я тогда Эду, - никто не знает того чувака с зонтом.
Эд бешено дергается подо мной, как под разрядами тока, и что-то хрипит, но я не обращаю внимания. Я ору:
- Кто он такой?!
Я в гневе. Я насаживаю на себя белый крепкий зад Эда, а его трусы кричат мне «Погладь меня!». Пот застилает глаза. Я ору:
- Кто он такой? Как мне до него добраться?
Потом, с опозданием на жизнь, я замечаю, что Эд больше не двигается. Зрачки у него размером с маленькую планету, на шее отпечатки моих ладоней. В тот момент, когда я начинаю понимать, что произошло, наконец-то приходит оргазм.
Чистый кайф. Перезагрузка для мозгов.
Все становится на свои места, решение приходит само собой – той же ночью я иду к Мертону.
Он явно выпил лишнего, но даже алкоголь не придает ему смелости – он боится, он говорит, мне ни к чему знать, кто он такой, тот тип с зонтом. Мертон кружит по комнате, демонстрируя дряблые мышцы и бутылку «Чиваса», а у меня кончается терпение.
- Ты расскажешь мне все, что знаешь о нем, - вкрадчиво предсказываю я, святой пророк. Ха, пророк с пахнущими презервативом руками. Мертон в ужасе пялится на меня и даже, кажется, трезвеет. – Да, дорогой тезка, да, - продолжаю я мило. Такой милый парень Джим из отдела криминальной хроники.
- А потом, - говорю я, - я напишу статью о теневом правительстве. Представляешь, какая сенсация! Да интернет взорвется!
Лицо Мертона по цвету становится похожим на больной помидор.
- Джим, ты зарываешься, - из последних сил сохраняя спокойствие, вещает он. Он даже пытается угрожать мне увольнением, не понимая, что мы поменялись местами и теперь я могу уволить его. Наш творческий союз с перерезанными тормозами несется прямо на Мертона, а светофорами в городе управляю я.
Я включаю «зеленый» и точно знаю, что мистер Майкрофт Холмс захочет ознакомиться со статьей о себе.
Я увижу его еще раз.