Сэмы, глава раз

[Далена]

- So he’s not…
- Not what?
- I don’t know… criminal mastermind?
- Close enough.
Sherlock 1.1

Майк выглядит удивленно – брови подпрыгивают, пытаются коснуться корней волос, в глазах жирные знаки вопроса. Ха, иногда эти мультяшные образы так настойчиво лезут в голову. Жаль, под рукой нет фотоаппарата.
Я бы вывесил это фото в интернет. Я бы подписал рядом комментарий, какой-нибудь пошлый и тупой комментарий вроде «имел я это ваше британское правительство». Никто бы шутку не оценил, конечно. Разве кто-нибудь знает Майка?
Можно щелкнуть его на айфон. Проблема в том, что пока я наберу пароль и включу камеру, выражение лица напротив станет непроницаемым, так что бесполезно даже пытаться.
- Давай, - говорю я, - у нас десять минут.
- Люди, - говорю я, - обычно решаются на поступок в самый последний момент.
В университете нас учили брать интервью. Главное, советовали там, уметь подстраиваться под собеседника. Поза. Интонации. Лексика. Вопросы должны быть точными, но требовать развернутого ответа. Не нужно спрашивать «боитесь ли вы умереть?», нужно спросить почему.
- Давай, Майк, - повторяю я. – Скажи мне, как мы с тобой до такого дошли.
Лебеди нарезают круги по искусственному озеру. Они просто офигевают от того, что все вокруг ненастоящее – и люди, и хлебные крошки, которые они им кидают. Солнце карабкается по высоткам в центре, пыхтя от усердия, небо дружелюбно-синее до самого горизонта. Как давно я не замечал ничего подобного, и вот нате вам: сидя на скамейке в парке, жалею, что проспал последний восход.
Жить нам остается несколько минут.
Майк вертит в руках зонт - прикидывает, можно ли использовать его как оружие. Вопрос здесь не в этом. Использовать-то легко: закинуть полукруглую ручку на шею и дернуть, как умелое лассо. Если приложить достаточно силы, можно сломать шейный отдел позвоночника. Майк все это знает, наверняка он даже делал что-то подобное.
Он решает – стоит ли пачкаться на этот раз.
Милый добрый старина Майкрофт.
Мне даже не нужно под него подстраиваться. Никакие позы, интонации и лексика не требуются, мысли у нас текут в одном направлении, находятся, так сказать, на одной и той же широте-долготе. Еще у нас в какой-то степени одно на двоих прошлое и полный чемодан взрывчатки под ногами.

***
Тем, кто почти в теме, Мертон представляется сакральной жертвой. Для тех, кто не в теме совсем, объясняю: Мертон – это тот парень, который отдувается за остальные СМИ. Стоит лето, с новостями негусто, это время, когда газеты поливают грязью другие газеты. Это война новостных поводов, бомба для конкурентов на первой полосе.
Мертона обвиняют в прослушивании телефонов. В размещении камер у подъездов знаменитостей, в тех грязных методах добычи информации, от которых старательно уберегают на занятиях по этике. Их-то я хорошо запомнил, эти занятия, их хорошо помнят все, кто когда-либо учился на журфаке. Будущие рекламщики. Успешные пиар-менеджеры. Пулитцеровские лауреаты.
Несколько лет они бездумно ходили на занятия и только на курсе по этике усвоили, наконец, все секреты профессионального мастерства. Черный пиар. Реклама опасных для жизни продуктов. Добыча информации любым путем. Секрет не в том, чтобы научиться на этом зарабатывать, секрет в том, как научиться с этим жить.
Джеймс Мертон прослушивает телефоны британских подданных. Другие СМИ прослушивают телефоны Мертона. На его месте мог быть любой, но он виноват еще и в том, что тиражи у него гигантские.
Мы с Мертоном тезки, у меня – кепка и пароль от его компьютера, у Мертона – удавка на шее, невидимая, конечно, парни в полицейской форме аккуратно ее затягивают. Мертон проводит последние дни на свободе.
- Ты должен уничтожить документы, Джим, - он управляется с куриными крылышками и прихлебывает из горлышка виски. Палец, которым он тычет мне в лицо, жирный от соуса. - Ты уничтожишь все камеры, которые полиция еще не нашла. Все записи с компьютеров. Если понадобится, сожги чертов офис.
- Это конец, Джим, - говорит он печально. Изо рта несет запахом мертвых куриц в соусе. – Завтра офис опечатают и с удвоенным рвением примутся за расследование, черт бы их побрал. У тебя только одна ночь, Джим. Уничтожь все, пока не поздно.
Так у меня появляется стартовый капитал. Архивы, хранящие в себе секреты британских граждан – актрисулек, финансистов и политиков. Они облегченно вздыхают, когда их имена не всплывают на громком судебном процессе, и продолжают жить своей жизнью, не подозревая, что я держу их судьбу в своих руках. И я не знаю, тогда еще не знаю, что мне со всем этим делать.

***
Когда вы берете в руки газету, вы читаете то, что отбирают для вас девочки-редакторы. Представьте огромную комнату с окнами на Сити и длинный-длинный ряд компьютеров. Сюда стекаются самые срочные сообщения новостных агентств, девочки-редакторы сортируют их в порядке значимости. В следующем ряду другие девочки мониторят иностранную прессу. Они год за годом учили языки, чтобы читать в оригинале, как русские притесняют грузин в Южной Осетии (кто-нибудь знает, где эта херня вообще?). Год за годом они выводят иероглифы, учатся арабской вязи, чтобы узнать первыми, как именно погибли в руднике тринадцать саудовских шахтеров.
Я встречался с одной такой девочкой-редактором. У нее были крепкая задница и странное чувство юмора.
- Они сварились там, как в супе, - хихикала она за обедом, - Джим, представляешь? Суп из ма-а-аленьких китайских рабочих в стальном котловане. Накормить можно было бы половину голодающих в Африке.
Девочка сидела на таблетках. За работой она закидывала их в рот, как M&M’s.
Я тогда был обыкновенным Джимом из отдела криминальной хроники. Когда девочка принесла однажды отсортированный список новостей, мы трахнулись прямо в моем кабинете, а потом разошлись каждый по своим делам: она – читать про задушенных младенцев, я – за поручениями к Мертону. У меня всегда их было много, ведь занятия по этике я усвоил с отличием.
К чему я все это рассказываю? Просто все не так, как вам кажется. Вы надеетесь на королеву и премьер-министра и ничего не знаете о Майке. Между тем он намного круче.
Про него никогда не упоминают в новостях, и в газетах не пишут. Вы не увидите его физиономию на саммите G8 в Брюсселе. На свадьбе принца Уильяма в Лондоне. На переговорах по ядерному разоружению в Тегеране.
Но, скажу вам по секрету, он там - пока девочка-редактор жрет таблетки перед монитором, именно он решает, что она прочитает в следующую минуту. Какими заголовками будут пестреть газеты утром.
Он элегантно чиркает спичкой, ждет несколько секунд для драматизма, а потом зажигает фитиль. И вот империя Джеймса Мертона взрывается, будто начиненная оглушительными хлопушками, вокруг кружатся свистящие птички.
Ох уж эти мультяшные образы.

***

Вообще я не очень люблю вспоминать Мертона. Можно сказать, именно он виноват, что я таким стал. Надо же кого-то винить во всем.
А может, благодарить?
Неважно.
Представьте, на моем столе девочка-редактор из отдела новостей. Она стонет тонким голоском, как воительница в трусах из мультика-анимэ, ее грудки скачут, она вся-вся мокрая, а тут на столе шипит коммутатор.
- Куда ты запропастился, черт тебя бери? – сквозь помехи взрывается гневом тезка Джим.
Представьте, как я ненавижу его в тот момент. Как мне хочется запихать поглубже в него куриную ножку.
Девочка хнычет, сгребает руками папки со стола и роняет их на пол. Задница у нее вся в красных пятнах от моих ладоней.
- Джим? Джим! – орет Мертон, и я представляю, как слюна брызгает в тот момент с его полных губ. – Ты должен что-то придумать, иначе на первую полосу пойдут советы по садоводству. Проверь минфин. Проверь Степлтона, электронную почту, камеры - все, что угодно!
Я кончаю. Девочка подбирает с пола шмотки и засовывает в зубы сигарету.
- Меня так не трахали с выпускного, - сообщает она. – Знаешь, ты мог бы заходить ко мне по вечерам.
- Ты меня слушаешь или нет? – орет Мертон.
Девочка диктует адрес. Мертон раздает поручения. Он говорит, я должен раздобыть материал, даже если мне придется кого-нибудь для этого убить. Она говорит, что наденет черные чулки и привяжет себя к кровати.
Люди совсем не могут без меня обходиться.

***
Я расскажу вам, как впервые встретил Майка. В конце концов, эта история про него, а я давно ничего не писал с такой охотой.
Я не сплю четыре дня – веки по весу напоминают два пуховых одеяла. Птички шепчут о покушении на министра, и я повсюду следую за ним, не зная, когда это произойдет и как. Может быть, его «Мерседес» взорвется прямо на моих глазах, может, в министра выстрелят, когда он будет жевать брокколи в ресторане. Я должен быть на месте первым, я должен быть там раньше, чем сами террористы.
Восклицательный знак мигает, как новогодняя гирлянда, потом становится красным, или это просто в глазах темнеет. Я курю у подъезда чиновничьего особняка. Обхожу по периметру сад. Достаю даже фальшивый пропуск в министерство.
Потом выясняется, что нападение предотвращено спецслужбами. Я почти разрешаю пуховым одеялам-векам опуститься.
- Ничего, - бормочет Мертон, - мы напишем о сорванном покушении. Боевики в самом сердце нации – кто следующая жертва?
- Это конфетка, Джим, - он потирает руки. – Ты мой славный мальчик.
Стоит ночь, газета с сенсацией на первой полосе уходит в печать, когда в редакции появляется тот человек с зонтом. И я пропадаю.
Нет, правда. Видели бы вы его.
Походка. Руки. Осанка. Взгляд.
Охрана сначала не хочет его пропускать, и тогда рация у них на столике истошно вопит голосом моего шефа:
- Какого хрена вы там творите, вашу мать! Пропустить! Немед…! – слышно, как он что-то дожевывает и второпях проглатывает, а потом заходится надрывным кашлем. Бравые парни из охраны выглядят растерянно.
Незнакомец сладко улыбается. На меня он не обращает ни малейшего внимания, он уверенно и томно – томно? Я это сказал? – двигается к кабинету Мертона.
- Разумеется, нет, - говорит он в трубку телефона. – У меня нет никаких рычагов давления на прессу.
Он ни к чему не прикасается в здании. Открывает двери носком туфель, на кнопки лифта нажимает кончиком зонта.
- О чем вы говорите? Очевидно, вы переоцениваете мои возможности. Я занимаю только небольшой пост в кабмине…
Двери лифта захлопываются.
На следующий день в газете можно почитать советы для садоводов.

***
Потом, много позже, девочка-редактор получит повышение и станет журналисткой. Она даже бросит жевать таблетки на работе и спрячет черные чулки в самый дальний угол шкафа.
- Знаешь, - скажет она мне, когда мы будем сидеть в ее квартире и придумывать личность Ричарда Брука, - знаешь, Джим, я тогда обратила на тебя внимание, потому что в тебе было что-то животное.
- Я думала, ты потеряешь это со временем, - скажет она, - тебе станет скучно. Но ты выходишь на новый уровень.
Ох уж эти геймерские эпитеты. Нарисованные образы. Я думаю, что задница у нее уже не такая крепкая, и это чертовски грустно, что я плачу, как может плакать о прошлом Ричард Брук. Никто не молодеет, задницы отвисают, и в конце концом мы все умрем.
Незадолго до этого вечера и слез Майкрофт сажает меня в тюрьму. Каждый вечер у нас свидание, и это его раздражает. Я его раздражаю.
- Ты никогда не обращался к психотерапевту? – спрашивает он. – Полагаю, хороший специалист мог бы тебе помочь - расстройство личности сейчас встречается не так уж и редко.
- Все, что нужно, - говорит он, - это контроль.
Когда в камере светло, я могу более-менее рассмотреть свое отражение в железной тарелке-миске. Майкрофт никогда не наблюдает за тем, как меня бьют: он эстет, он ханжа, предпочитающий все делать чужими руками. Он как я, наши мысли на одной широте-долготе, мне даже не надо под него подстраиваться, не нужно специальных навыков, хотя в университете нас и учили правилам информативной беседы. Можно сделать ошибочное обидное предположение, чтобы вывести человека из себя и выудить из него правду.
- Ма-а-айк, - тяну я. Звучит почти как «аллилуйя». Я молюсь на него. Дрочу на него. – Майк, каково это – хотеть собственного брата?
Синяки от ударов зонтом цветут на моей спине всего пару недель, но вид Майкрофта в тот момент – тяжелое дыхание, ярость в глазах – запоминаются надолго.
Может, именно этого мне всегда и хотелось – расшевелить его.
- Что, разве нет? Ты его не хоче-е-ешь? – мультяшные голоса звучат в голове хором. Я сам как мультяшный герой с синяками-радугой на физиономии. – Ты не хочешь подойти к нему близко-близко?
Я крадусь к нему, Майк непроизвольно отступает к стенке. Он мог бы уйти, оставив меня за решеткой, или вызвать охрану, но он этого не делает. А значит, мне все можно.
Мне можно все.
Мять, кусать, лизать его губы. Вжимать его в шершавые холодные стены. Залезть рукой под пиджак и пачкать белоснежную рубашку. Мои ладони движутся сами по себе, а я ловлю его взгляд – изумленный, злой…живой? Еще несколько секунд он напряжен, а потом зонт выпадает из его рук с тяжелым глухим стуком, а сам он прикрывает глаза. Его губы, сигаретно-мятные губы, открываются мне навстречу, и я, как животное, впитываю в себя этот вкус, хочу сохранить его на языке и всегда носить с собой.
Когда я дергаю его ремень, в груди что-то сладко екает. Может быть, так всегда бывает, когда долго чего-то ждешь.
***
После того, как он впервые появился в редакции, прошло месяца два. Я в восхищении. Я пропадаю.
К тому времени мои руки глубоко в карманах Мертона, этот потный любитель острой пищи, этот глава издательского дома во всем мне доверяет.
- Поразительно, когда ты все успеваешь, - хвалит он меня. – Ты заменяешь собой сразу нескольких сотрудников.
Я нахожу тех, кто ставит камеры и прослушки. Я выведываю самые постыдные секреты. У меня появляется что-то вроде агентурной сети, источники во всех социальных слоях, вплоть до самого верха; деньги издания открывают мне любые двери. Позже, на суде, я скажу, что Мертон меня заставлял. Грозил уволить с работы.
Майкрофт в самом углу зала заседаний будет сладко мне улыбаться.
Это будет всего-то через несколько месяцев, а пока я расту в профессиональном плане, и только одно меня огорчает - я не знаю, кто оставил меня с носом. Кто такой тот человек с зонтом.
- Говорят, он шпион ЦРУ, - нашептывают мне информаторы. – Может, он киборг из будущего. Может, его и вовсе не существует.
- Не лезь в его дела, - пожимают плечами, - считай его призраком и помни, что спиритические сеансы дорого тебе обойдутся.
Тогда я увольняю половину этих недоумков, которых в прессе именуют «информированными источниками». Я беру записи камер видеонаблюдения у охраны и просматриваю их по вечерам вместо порнухи – вот он выходит из сверкающего автомобиля без номеров, вот не спеша двигается через пустынную стоянку.
Осанка. Походка. Костюм. Власть.
Именно в то время я впервые думаю о том, что с мужчинами тоже смогу. Это никакое не озарение, не душевная травма и ничего такого подобного. Просто я хочу этого, вот и все.
Я рассказываю высокому парнишке по имени Эд, которого встретил в баре, про занятия по этике. Мы сидим в его машине, в воздухе висит кислый запах пролитого пива и травки.
- Образование не готовит нас к реальной жизни, - жалуюсь я, а парень Эд трется лицом о мою ширинку. Это мой первый раз с парнем, мне интересно себя испытать. Я двигаю бедра вверх и насаживаю его влажный рот на себя до тех пор, пока он не начинает захлебываться. Он просит меня быть аккуратнее. Он просит меня быть не слишком усердным.
- Все, чему меня там учили, мне не пригодилось, - слезно сетую я, не обращая на него внимания, - пришлось переучиваться. Но это не самое обидное. Понимаешь, Эд, до последнего времени я был уверен, что крут.
Зрачки у Эда размером с маленькую планету, надпись «Погладь меня» на трусах. Я стягиваю их вместе с джинсами и говорю:
- Люди будут думать так, как им укажут. Они верят всему, что написано в газетах, так что я просто пророк, я чертов Нострадамус.
Когда я проникаю в любезно подставленный зад, становится невыносимо жарко, как будто распахнулась дверца раскаленной докрасна духовки – по спине струится целый водопад пота. Запах травки въедается в кожу и зудит, но больше всего меня бесит химический запах смазки. Я хочу избавиться от него, я засовываю пальцы Эду в рот, вытираю их об его светлые волосы. Перед глазами полихромная пелена, я, кажется, даже теряю сознание, а кончить все никак не могу.
- Самое обидное, - говорю я тогда Эду, - никто не знает того чувака с зонтом.
Эд бешено дергается подо мной, как под разрядами тока, и что-то хрипит, но я не обращаю внимания. Я ору:
- Кто он такой?!
Я в гневе. Я насаживаю на себя белый крепкий зад Эда, а его трусы кричат мне «Погладь меня!». Пот застилает глаза. Я ору:
- Кто он такой? Как мне до него добраться?
Потом, с опозданием на жизнь, я замечаю, что Эд больше не двигается. Зрачки у него размером с маленькую планету, на шее отпечатки моих ладоней. В тот момент, когда я начинаю понимать, что произошло, наконец-то приходит оргазм.
Чистый кайф. Перезагрузка для мозгов.
Все становится на свои места, решение приходит само собой – той же ночью я иду к Мертону.
Он явно выпил лишнего, но даже алкоголь не придает ему смелости – он боится, он говорит, мне ни к чему знать, кто он такой, тот тип с зонтом. Мертон кружит по комнате, демонстрируя дряблые мышцы и бутылку «Чиваса», а у меня кончается терпение.
- Ты расскажешь мне все, что знаешь о нем, - вкрадчиво предсказываю я, святой пророк. Ха, пророк с пахнущими презервативом руками. Мертон в ужасе пялится на меня и даже, кажется, трезвеет. – Да, дорогой тезка, да, - продолжаю я мило. Такой милый парень Джим из отдела криминальной хроники.
- А потом, - говорю я, - я напишу статью о теневом правительстве. Представляешь, какая сенсация! Да интернет взорвется!
Лицо Мертона по цвету становится похожим на больной помидор.
- Джим, ты зарываешься, - из последних сил сохраняя спокойствие, вещает он. Он даже пытается угрожать мне увольнением, не понимая, что мы поменялись местами и теперь я могу уволить его. Наш творческий союз с перерезанными тормозами несется прямо на Мертона, а светофорами в городе управляю я.
Я включаю «зеленый» и точно знаю, что мистер Майкрофт Холмс захочет ознакомиться со статьей о себе.
Я увижу его еще раз.