Эта дура, продка

[dafnadd]

Эта дура
В общем, это фанфик про Джимми-Джимми (ача-ача), Антею, и всяких ШХ-персонажей, типа ШХ - Шерлок Холмс, но тут есть и еще один, другой ШХ. Авторские тараканы присутствуют, плюс ваще непонятно, кто все эти люди. АУ после 1го сезона. Вроде обо всем предупредила. Ах да, еще - никуда это не носить, пожалуйста. Как-то так.

Начало здесь dafnadd.diary.ru/p194165028.htm


Возможно, некоторые люди предназначены нам судьбой, думает Антея, подавая Майкрофту пачку отчетов. Предназначены, как пуля или диабет, как разбитая коленка.
Майкрофт немногословен, статичен, только руки все время в движении, пальцы будто вылеплены рукой скульптора –как у Родена жители Кале застыли в скорби, только взмахом руки сквозь столетия донося всю историю осады города, так же и Майкрофт, спрятавшись за броней костюма и отрепетированной мимики, только пальцы – нервные тонкие пальцы контролировать не в силах. Он знает об этой своей слабости и предпочитает всегда что-то держать в руках, чаще всего зонт - так удачно, что в Лондоне это никому не кажется странным. Вот он просматривает отчеты, мимолетно сканирует глазами каждую страницу, словно делает фотографии, и возвращается к ноутбуку, печатает – машинально, не задумываясь, пальцы просто переносят слова на страницу. А вот они застыли, сжались в кулак, выдавая гнев, неуверенно заскользили по экрану телефона – наверняка плохие новости, или что-то настолько личное, что у Антеи не хватает воображения представить.
Никакого парфюма, шелестящей одежды, желательно даже на каблуки заказывать мягкие набойки, потому что Майкрофта раздражают посторонние звуки. Они работают в тишине, успев привыкнуть друг к другу, синхронизировать настройки, как говорит один из программистов, к которым Антея иногда обращается по работе.
- Милая была девушка на твоем месте, - вздохнул он как-то, поправляя очки. – Уволили без объяснения причин. Она, может, была даже умнее тебя, и красивее, и лучше тебя как человек, только в техпаспорте у нее стояло не то имя, понимаешь, о чем я?
Он был самым смелым – остальные шептались за спиной и всегда находили причины отказаться отвечать на ее вопросы. В первый день работы она получила сорок восемь е-мэйлов от Майкрофта, написанные как будто на другом языке. Отправить пять миллионов на счет в Барклайс-банке, чтобы А. наконец заткнулся. Проверить квартиру на Абд.-стрит, возможно, придется сменить агента. Переписка, мониторинг прессы, сопровождение переговоров. Список заканчивался просьбой перестать цокать каблуками и переодеться. Откуда ей взять пять миллионов? Куда переслать? Номер счета? Имя, в конце концов?
Никто не хотел ей помогать, кроме матери и старого друга.
К ней привыкли спустя некоторое время, перестали напоминать о том, что она даже университет не закончила, но иногда, в самый неожиданный момент, имя Смолвуд вдруг снова давало о себе знать. «Это она, ее мать каждое утро завтракает с премьер-министром, а сама она работает на самом верхнем этаже, понимаешь, о чем я? Бог знает, что они там делают за закрытыми дверями, просто так туда не попадешь». Свежие губки какой-нибудь стажерки младшей практикантки в отделе по связям с общественностью складывались в удивленное «о», а Антея чувствовала в такие моменты и злорадство, и едкое сожаление одновременно.
Майкрофт поднял голову от бумаг и бросил ей короткий взгляд – это значило, что она должна подойти и по возможности сразу же угадать, что ему нужно.
- Вам случалось когда-нибудь возвращаться в места, где вы выросли, м-м-м… после значительного отсутствия? – он смотрел на нее так, как когда-то доктор Кастелло – «следуя моим советам, дорогая, ты быстро поправишься, но не вздумай класть ноги на стол». – Понимаете, Антея, вы возвращаетесь в свою комнату, и там вроде бы все по-прежнему – книги, которые вы читали, одежда, которую носили, но они, эти предметы, больше не кажутся вам интересными или важными, просто старым хламом, который и хранить не стоит, – Майкрофт перестал улыбаться, пальцы схватили со стола первый попавшийся предмет. – Видите, к чему я веду? После вчерашних событий это стало особенно важно.
Ответ был – да. Да, однажды она вернулась домой, к старым фотографиям, в комнату, где все оставалось так, как было много лет назад, как будто Антея только вышла на минутку, а Шеррен никогда не умирал. Откуда Майкрофту знать, что чувствуешь, заходя в комнату, как в прошлую жизнь, и будто встретить себя саму, влюбленную и счастливую, и смотреть, как бумажные бабочки на занавесках, которых она повесила перед Рождеством вопреки всем традициям, как эти бабочки выцвели, а крылья кое-где пооблетели.
Откуда ему знать, если сам он просто стер брата из памяти, как будто его никогда не существовало, также, как сделал Шерлок, просто бросили прошлое в камин.
- Я не… - комок в горле, непрофессиональное онемение, пленка на глазах. - В последний раз, когда я смотрела его досье, был активен статус «наблюдение», сэр.
- Продолжайте наблюдать, Антея, - Майкрофт наконец-то смягчился, представив, что именно ей приходится переживать в процессе сбора информации, а ведь она даже не профессиональный агент. – Но будьте готовы к тому, что статус в скором времени изменится. Вы знаете, что пора. От старых друзей, как и вещей, нужно избавляться. Вопрос только в том, будете ли вы нам помогать.
Он не ждал ответа, не сейчас, а может, и не было никакого вопроса. Антея только кивнула, а Майкрофт прикрыл глаза, словно готовясь услышать плохие новости.
- Как дела на Бейкер-стрит?
Чаще всего он именно так и говорил - «Бейкер-стрит», словно «брат», произнесенное без ироничной приставки «дорогой» звучало как-то чересчур интимно или непривычно. Вчера… да, вчера много всего произошло. Бассейн, и Майкрофт, положивший обе руки на ручку зонта, поставил его на манер трости, и, кажется, только поэтому и сохранял невозмутимое выражение лица, и Шеррен, на десять лет старше, чем она помнила. Нет, Шерлок - конечно же, Шерлок, что за глупости, - Шерлок, державший в руке пистолет, в полумраке бассейна. «На твоем месте я бы не появлялся поблизости, когда у меня в руках оружие». Молчание. «Я знаю, что делаю, когда ты это наконец поймешь?». У Майкрофта чуть дергается рука, и тут же вся сцена меняется – Шерлок выдыхает, ставит пистолет на предохранитель и протягивает Джону с выражением «ну что, все довольны? Теперь отвалите».
- Я заезжала сегодня утром, - ровно сказала она, синхронизируя тон голоса с Майкрофтом. - Обещала миссис Хадсон кое-что завезти. Женское.
Никакой лишней информации, бессмысленной болтовни, ограждать, избавлять его от утомительных подробностей, таких как чудодейственные лосьоны, смягчающие руки после работы по дому, клубника для выпечки – все что угодно, чтобы иметь возможность заезжать на Бейкер-стрит и узнавать новости.
Пальцы, сжимавшие телефон, расслабились. Если бы что-то было не в порядке, Антея бы уже сообщила. Он никогда ее не благодарил, но сейчас позволил себе слабую улыбку в знак одобрения.
- Ну и как там дела? Сонное царство? – неловкая маленькая беседа как поощрение. Она вычислила в миссис Хадсон бесценный источник информации и сделала это без явно выраженного приказа. Возможно, леди Смолвуд преувеличивала, оценивая способности дочери как средние.
Она умела подстраиваться, это и было ее сильной стороной, говорил ей Джим, а Джим никогда не ошибался. Вот и сейчас, никакого удивления на лице, такая же робкая улыбка, зеркальные движения.
- Ну, после вчерашней бессонной ночи могу только позавидовать.
- Да, конечно. – Майкрофт пытался быть любезным, насколько умел. Так случается – иногда отношения могут измениться за одну ночь, стоит показать, что заботишься о ком-то, кем он дорожит. Антея не отвернулась, не села в машину, как было положено, когда он вышел из здания и закрыл глаза, словно от невыносимой усталости – одинокая фигура в предрассветной мгле. Она открыла сумочку и достала сигареты, которые купила как раз на такой случай, а после просто молча ждала, пока он швырнет окурок на тротуар и снова станет самим собой.
Она видела его слабую сторону и никак ее не комментировала, и Майкрофт пустил ее еще на шаг ближе. Туфли со специальными набойками ступали неслышно, руки легли ему на плечи, и Антея задохнулась от собственной смелости, ожидая выговора или хотя бы недоуменно сдвинутых бровей, но Майкрофт не шевельнулся. Она разминала его затекшие мышцы, а он прикрыл глаза, как-то вдруг обмякнув, позволив усталости взять над ним верх.
После она также бесшумно вышла из комнаты и отменила все встречи до конца дня, прислонилась спиной к двери и слушала, как гулко колотится сердце.

Конечно, ключи ему никогда не требовались. Антея услышала музыку, едва хлопнув дверце машины, - странный сельский мотив из тех, что бренчат на гитарах у костра, грустный и полный какой-то безысходности. «Теперь меня ждет дьявол, потому что я убил ту милую девушку по имени Роуз Коннели…». Тим О’Брайен, кажется. Еще один вертлявый ирландский ублюдок.
Антея немного постояла на улице, глубоко дыша, уже зная, что Джим там, в ее квартире, и этот долгий-долгий день, последовавший после долгой-долгой ночи, далек от завершения. В соседних домах горел свет, улица была по-осеннему пустынна – никаких гуляющих с собаками соседей или словоохотливых домохозяек, только Антея и старый друг, ставший за десять лет кем-то, кого стоило бояться.
Тянуть больше было нельзя.
- Что случилось с Роуз Коннели? – спросила она в коридоре, положив руку на выключатель, но не решив, стоит ли зажигать свет.
- Зарезали и выбросили в реку, - фыркающий смешок из темноты, голубой светящийся экран плейера, щелчок - и песня началась сначала: «В том ивовом саду, где я встретил свою любовь…». Джим подпевал, фальшивя и то и дело хихикая от удовольствия, а Антея молча смотрела на его силуэт, прислонившись к дверному косяку.
Он был ветром, переменчивой лондонской погодой; проводил рукой по лицу, будто снимая маску, и становился кем-то, кого Антея не знала или успела забыть. Бывало, он проводил ночи у нее на диване, просто наблюдая, как стрелки на часах движутся по кругу. Как когда-то в колледже, носил джинсы и неприметные футболки и заказывал пиццу на дом. «Это так грустно, понимаешь, в мире не осталось никаких героев». Проходят столетия, а люди по-прежнему остаются жадными. Вот, посмотри на этот город, он был великим, а теперь захлебывается от числа иностранцев и к тому же извиняется, что не может принять больше. Забавно было бы вывести их на улицы, построить баррикады из горящих машин, смотреть, как город пожирает сам себя. Разве так случилось бы при славных Тюдорах? «Если у нас есть что-то общее, то это тоска по всем остальным эпохам».
Иногда она видела Джима в дорогих костюмах, остро-ядовитого, сосредоточенного, холодная скульптура, обвязанная галстуком, - образ, почерпнутый у братьев Крей, но усовремененный на собственный лад. Никакой итальянской аляпистой вычурности и грима на лице, но волосы зачесаны назад, заколка для галстука подобрана в пару к часам, во всем облике проскальзывает что-то, напоминающее голливудскую классику. Для Креев пел Фрэнк Синатра, для Джима открывались двери пятизвездочных отелей и файлы с пометкой «совершенно секретно».
Но не сегодня. То, кем он был сегодня, не давало Антее спать по ночам, - эта темная сущность, смотрящая на нее из его глаз.
- Увидел тебя из окна и вспомнил про синдром Дженовезе, - сказала эта сущность, когда Антея села в соседнее кресло, сняла наконец-то тесные туфли. – Шеррен тебе не рассказывал?
- Расскажи ты.
- Тебе не понравится, но ладно. Будешь бурбон? – Джим щедро наполнил ее бокал и грохнул бутылку о стеклянный столик так, что пошли трещины. - Ну, была такая девушка в Нью-Йорке, в шестидесятые, девушка по имени Кэтрин Дженовезе. И вот возвращается она как-то с работы, темно уже, поздно, но она не боится – район-то безопасный, хорошо освещаемый, респектабельные соседи, опять же. И прямо у подъезда на нее нападает один из таких соседей, примерный муж и семьянин, как выяснилось позже, но в тот вечер почему-то решивший взять на прогулку нож. Не очень интересное начало, правда? Но смотри, что было дальше. Он ранит Кэтрин ножом, она отбивается, зовет на помощь, кто-то из соседей кричит, чтоб он отстал от бедной девушки. Ух, драма, крови немерено, представляешь? Преступник убежал, а девушка осталась истекать кровью около подъезда, и никто из ее респектабельных соседей не позвонил в полицию, никто не вызвал «скорую», потому что думал, что это наверняка сделал кто-то другой.
Антея все-таки зажгла свет, маленькую лампу с абажуром блеклого желтого цвета, немного золотившим предметы в комнате. Джим вытянул босые ноги, растекся по креслу, как желе, и вертел в руках бокал – точь-в-точь подросток, перебравший на первой в жизни вечеринке.
- Ты стояла там, на улице, совсем одна в такой поздний час, и так мне напомнила Кэтрин, я вообще-то видел ее фотографию в старых газетах, мы оба с Шерреном видели, и знаешь, что он тогда сказал? Давай назовем это делом об убийственном равнодушии, - он рассмеялся, запрокинув голову. – На самом деле после этого в науке появился новый термин для такой фигни, когда кто-то предпочитает не высовываться, - синдром Джановезе. Понимаешь, милая, когда один человек становится свидетелем убийства, он чувствует ответственность, он идет в полицию и выкладывает все, что видел. А вот если свидетелей несколько, то велика вероятность, что каждый из них предпочтет переложить ответственность на другого.
Антея задыхалась, захлебывалась виски, и только после того, как откашлялась, поняла, что на миг разучилась глотать. Джим смотрел на нее с интересом, наклонив голову, тени от подвесок на торшере делали его лицо похожим на темно-золотой узор.
- Почему я напомнила тебе ее?
- Она тоже была красива и думала, что с ней этого никогда не случится. Но это случается, детка-а.
В таком состоянии он не мог усидеть на месте. Только что мыслями бродил где-то в прошлом, смотрел с Шерреном на пожелтевшие газетные колонки, а теперь вскочил и вслед за Антеей направился в ванную. Она поймала его взгляд в зеркале, мыло выскользнуло из рук, забрызгало рукава блузки.
- Ты ничего мне не сделаешь, - сказала она твердо.
Джим покачал головой, подошел сзади, уткнулся ей в волосы, стал намыливать ее руки, нежно, будто купая ребенка.
- Ничего не сделаю, пока ты помнишь, что сделали они. – Его губы коснулись шеи, двинулись вверх, закусили мочку уха. Антея застыла, бессильно желая, чтобы он продолжал, и чувствуя отвращение одновременно. – Ты не должна забывать, что они сделали с Шерреном.

Вернувшись в Лондон из Америки, она встретила Майкрофта – лысеющий элегантный мужчина курил рядом с могилой Шеррена, забывая стряхивать пепел и щурясь от солнца. Этого же человека она видела в кабинете матери и сначала решила, что он один из ее подчиненных, и только позже услышала его имя. Имя, от которого она бежала в своих кошмарах, стараясь забыть и забыться на другом конце земли.
Холмс. Шрамы на коже, посветлевшие со временем, но не исчезнувшие, заныли, словно от предчувствия непогоды. Она искала в лице Майкрофта сходство с Шерреном, но не находила, а сам он смотрел на нее, изображая лишь вежливый интерес. «Ваша дочь, леди Смолвуд? Приятно, очень приятно». У Шеррена не было ее фотографий? Он не был близок с семьей настолько, чтобы рассказывать о жизни в колледже? Знала ли она Шеррена вообще? Этот странный человек с зонтом должен быть ответом на все ее вопросы, и этот шанс она упускать не собиралась.
Уже после, немного освоившись на новой работе, она нашла Джима, просто позвонила ему - спустя десять лет после того, как не стало Шеррена, после последнего поцелуя-прощания в сером февральском саду, и не знала, что сказать, поэтому говорила много: про Карибы и Джека, и томное июльское марево над красными крышами в Испании, кофе из Старбакса и нарядные витрины, про старые постеры на побледневших обоях. Потом они встретились в темной чайной, кишащей туристами, и долго просто сидели, разглядывая друг друга, а потом говорили и не могли остановиться. Антея и узнавала, и не узнавала его одновременно: тот же острый, извращенный ум, но что-то новое в манерах, какая-то плавная уверенность, словно он заглянул в каждую книгу в самой большой библиотеке и теперь владеет всеми знаниями на свете.
К тому времени она уже изучила его досье, к тому времени каждый раз, когда он брал ее за руку, Антею мучали одни и те же вопросы: кем ты теперь стал? Как я могла не видеть? Почему в колледже все это казалось увлекательной игрой?
Однажды они обсуждали случай в Миссури, который газеты называли не иначе как «кровавая резня в американской глуши»: три разных орудия убийства, три жертвы, члены одной семьи, и ни одного намека на подвижки в расследовании.
- Не один убийца, нет-нет-нет-нет, - качал головой Джим, смотря на фотографии типичного фермерского дома с покрашенным в белый цвет забором как на восьмое чудо света, как ребенок смотрит на парк аттракционов с разноцветными огнями, смотрел так, как будто не было на свете места увлекательнее. – Я бы сделал именно так, так сложнее определить, кто именно был целью, сложнее найти мотив и хоть какой-нибудь смысл.
Смысл. Антея давно перестала его искать. Редактор студенческой газеты написала разгромную статью о соседе Шеррена по комнате и его походах в места, где собираются неприлично знакомые друг с другом молодые люди, анонимно распространила ее среди студентов, повесила на каждом стенде с информацией о расписании и объявлениях о забытых учебниках. В конце концов, преследуемый смешками и ледяным презрением, сосед уехал домой в Бирмингем, а Джим перебрался в комнату к Шеррену, и теперь им никто не мешал развешивать по стенам фотографии с места преступления в Миссури и обсуждать, почему Эйфель, построивший гигантскую финансовую пирамиду, вышел на свободу, не запятнав репутации.
В этом не было смысла – можно было бы просто попросить его съехать, этого соседа, но простые варианты никогда не рассматривались. Каждый поступок представал в извращенном виде, Антея в то время жила, как на вулкане, и просыпалась каждый день новым человеком – также, как делал Шеррен. Она бунтовала против чинного образа жизни, к которому привыкла, Джим – против трущоб, в которых вырос, а Шеррен… что ж, она не знала, была ли у него семья, отравившая детские годы, или он просто не желал быть обычным, но вместе они умели делать так, чтобы каждый день не был похож на предыдущий.
- Жаль, что это не случилось где-нибудь в Корнуэлле, можно было бы посмотреть своими глазами. – Шеррен тоже смотрел на газетные листки завороженно. «Дом кошмара». «Кровавая резня повергла Америку в ужас». – Как, ты говоришь, ты бы это сделал?
И Джим говорил. Сидел на подоконнике, покачивая ногой, жмурясь от солнца, и говорил про наркотики, вызывающие галлюцинации, и подростка, насмотревшегося фильмов про зомби, про случайного воришку, которому в ту ночь тоже не повезло оказаться в этом доме – он просто услышал где-то, что фермеры удачно продали запасы зерна и не съездили в банк. «Это к примеру, понимаете? – напевал Джим, сидя на подоконнике, мечтательно прикрыв глаза. – Можно много чего придумать. Вот воришка залезает в дом, кто-то из взрослых, мать или отец, просыпается от шума. Вор прячется в комнате младшей дочери, закрывает ей лицо подушкой, чтобы она не кричала, и планирует выскочить в окно. Труп номер раз, случайный. Тут возвращается домой старший сын, обдолбанный, фи-и, куда же без этого, и видит мать (или отца, опять же) с ружьем, и у парня съезжает крыша, он берет в руки каминную кочергу. Труп номер два. Вор спускается по лестнице, видит подростка с диким взглядом, подбирает с пола ружье и стреляет. Номер три готов. Ну как вам? – Джим вытряхнул сигарету из пачки, но не закурил, просто стал крошить ее на подоконник, будто сыпал корм в аквариум. Наклонился и сдул с подоконника горку табака, преувеличенно сильно раздувая щеки.
Антея в очередной раз подумала, что он долбаный извращенец, но даже в кино извращенцы всегда интереснее спасающих мир героев.
И вот десять лет спустя Шеррен мертв, а они с Джимом вдвоем в ее квартире, подставили руки под струи воды в раковине, и он нежно гладит бледные шрамы на ее запястье, расстегивает пуговицы на манжетах блузки, закатывает рукава и читает: «Бонни», «Елена», «время горевать», «уходит эпоха». Тонкие, едва видные разрезы, сделанные с помощью лупы и медицинских инструментов.
- Он был аккуратен, правда? Почти не заметно. И на всем остальном теле – тоже?
- Только там, где можно закрыть одеждой. Как будто ты не знаешь.
Новостные каналы все еще обсасывают подробности взрыва и гибели двенадцати человек, бурбон кончается очень быстро, но не приносит забытья. Антея продолжает слышать голос Майкрофта, твердящий «Мориартинужноостановить», голос Джима, шепчущий, что Шеррена можно было спасти, но вместо этого они, Холмсы, просто его забыли. Милая, разве ты не хочешь узнать правду? Майкрофт знает, что на самом деле случилось десять лет назад, и Джим знает, а ей, дурочке, остается только догадываться. После того, как она узнает, ей больше не захочется даже смотреть на Майкрофта Холмса, шепчет Джим. Не зря он так трясется над Шерлоком, шепчет Джим, боится облажаться и со вторым братом тоже. Он рисует у нее на животе ее же помадой, обводит вырезанные на коже слова, а потом Антея видит новое, пламенеющее на бледное коже имя.
- Кто такой Ким Филби?
- Двойной шпион, - сладко улыбается Джим, – мистер секс.
Они лежат, глядя в потолок, как любовники в номере отеля, затягиваясь одной на двоих сигаретой, а потом смотрят на экране лэптопа, как Шерлок Холмс рыщет в лаборатории Бартса, заглядывает под каждый микроскоп, изучает каждый сантиметр пола.
Он выглядит так, как выглядел бы Шеррен, проживи он еще десять лет. Те же скулы, черные кудри, порывистые, стремительные движения. Антея словно перенеслась в прошлое, и снова как дура думала только об одном – что таких глаз никогда в жизни не видела.
Темная сущность в глазах Джима понимающе ей улыбалась.